Перевозчик (СИ)

Мичи не помнил, чтобы прежде Онди хоть раз позволил себе столь определенное и прямое высказывание. Обыкновенно он избегал откровенных разговоров, в ответ на любой вопрос предпочитал предложить хорошую книгу. Но даже эти, полные неожиданной искренности слова не произвели должного воздействия на Мичи, окрыленного первой удачей, полного юношеской решимости. Он внимательно выслушал самадо, которого считал не только учителем и другом, но и самым своим - если не единственным - близким по духу человеком, и все же вполне согласиться с ним так и не смог. Светлая печаль, переполнявшая старика, оставалась для Мичи - в силу возраста - чувством непонятным еще, странным, неведомым, слишком сложным. К слову сказать, стихов, которые ему довелось тогда переписывать, он тоже не понял. Все эти сложные сравнения и переносные смыслы, как показалось ему, были делом совершенно никчемным. Они не только не помогали прояснить суть предмета, но совершенно затуманивали, казалось бы, вполне простые и ясные вопросы. Продираясь сквозь дебри метафор и аллегорий к прямому значению текста, он с некоторым раздражением обнаруживал нечто вроде: «Она еще хочет жить с ним, а он уже нет», «Когда же я встречу того, с кем я захочу жить?», «Сейчас хорошо, но раньше все-таки было лучше», или «В повседневных заботах тоже есть своя красота». Когда Мичи набрался решимости признаться в своем замешательстве старику - «Кому вообще это может быть интересно?» - Онди похлопал его по плечу и посоветовал скорее вслушиваться в ритм, пронизывающий строки, чем пытаться понять их значение. «Для текущих твоих целей этого и будет вполне достаточно, а остальное придет со временем - заметил он, поглядел на Мичи внимательно, словно видел его впервые, кивнул головой и добавил: к тебе-то уж - непременно».

Не придти, конечно же, не могло. Позже, гораздо позже Мичи, приобретя некоторого рода жизненный опыт и способность - а главное, склонность - обобщать свои наблюдения, дорвался до настоящей поэзии, ошеломившей его всецело, так что несколько лет и не читал почти ничего, прозой написанного, пока захватившая его радость открытия не ослабила своих объятий, позволив, более или менее, восстановить подобие равновесия. Тогда же, оглядываясь назад, Мичи смог, наконец, оценить не только правоту старого самадо, но и подлинную красоту его чувств - по поводу чего написал посвященное ушедшему другу стихотворение, общий смысл которого сводился примерно к следующему: «когда ты был рядом, я не умел тебя понять - а теперь уже слишком поздно».

Повторять своих предостережений Онди не стал, считая, с одной стороны, неприемлемой излишнюю настойчивость, а с другой - находя единственно верным предоставить событиям развиваться свободно, не препятствуя их течению. Все для себя решив и заручившись рекомендациями старого самадо, Мичи обратился за именем судьбы в гильдию книжников - и лишь исключительно юный его возраст стал причиной, по которой посвящение было отложено до времени достижения им совершеннолетия. Мастера, с которыми Мичи теперь часто доводилось иметь дела - переписчики и переплетчики, библиотекари и торговцы - не скрывали своего расположения к новичку, и всячески помогали кто советом, а кто и случайным заказом. Однако, в гильдию обыкновенно приходили люди зрелые, вполне сложившиеся - как правило, принимая имя судьбы по завершении второго, а то и третьего круга жизни, так что юный порыв Мичи встречал здесь скорее удивление, нежели одобрение.