Перезагрузка

Убеждения Дианы закладывают основу для совершенно иной истории. Одно из наиболее важных для нее убеждений состоит в том, что в мире есть зло и, если его не сдерживать, оно распространится, как смертельная болезнь. Серийные убийцы, маньяки и безжалостные диктаторы — факты жизни, и они представляют столь серьезную угрозу благополучию окружающих, что применение физической силы и даже война становятся не только оправданными, но и категорически необходимыми с моральной точки зрения действиями, необходимыми для того, чтобы вырезать эти раковые опухоли цивилизации. Насилие и война — крайний вариант, но он может потребоваться в особых случаях для защиты прав, свобод и благополучия окружающих. В поддержку своих убеждений Диана приводит два примера: планы лишения Гитлера власти и тот факт, что сотрудники правоохранительных органов иногда должны применять насилие, ведущее к смерти, для защиты невинных жертв. Даже если первоначальное и наиболее убедительное объяснение причин вторжения американцев в Ирак окажется неправдой (якобы Саддам Хусейн, который уже демонстрировал готовность использовать оружие массового поражения, готовил его для удара против западных стран) — Диану это не волнует. Благодаря своему устойчивому представлению о том, что жизнь крайне безнравственна и сложна, в ней много плохих людей, которые будут использовать любые средства, чтобы разрушить Америку и ее образ жизни, она легко может объяснить самой себе что угодно. «Наивно, — рассуждает она, — предполагать, что наши разведывательные операции могут быть безупречными, если речь идет о взаимодействии с сумасшедшими». Когда СМИ начинают сообщать, что разочарование высших чинов американских военных сил и даже членов партии президента его военной стратегией (или отсутствием сколько-нибудь последовательной или продуманной стратегии) растет, Диана отметает это как отклонение от намеченного пути, как идеалистическую точку зрения. Такие сообщения только усиливают ее убеждение в том, что трусы всегда очень быстро готовы критиковать, но медлят, когда надо действовать; они служат поддержкой доводов о том, что вторжение было полностью оправданным, так как многочисленные дипломатические попытки вернуть Ирак в сообщество наций давно провалились. Для Америки не прочертить линию на песке, когда иракцев убивают и притесняют и мир находится в опасной ситуации, из которой нет возврата, было бы отказом от нравственного поведения и ответственности, так как это только послужило бы поощ­рением для прочих сума­сшедших.

Чья версия истории правильная? Или — как минимум — более правильная? Чья более точно отражает объективную реальность?

На этот вопрос, конечно, нет ответа. Если есть объективная реальность — а я верю, что она есть, — тогда мы можем надеяться только приблизиться к ней, но никогда не узнаем ее полностью. Единственная реальность, которую мы полностью знаем, возникает из историй, которые мы создаем исходя из нашего сенсорного опыта. На эти истории сильное влияние оказывают наши убеждения и ценности, основные принципы взгляда на мир каждого человека; а эти принципы сформированы смесью влияний, которые сильно варьируются от человека к человеку. «По существу, никакой истории не существует, — говорил Ральф Уолдо Эмерсон, — есть только биография». Основные наши убеждения и ценности не являются правдой вообще, а скорее являются нашей правдой, представляющей важные элементы только для нашей истории. Нравственные принципы и этика быстро меняются — как узоры в калейдоскопе. «Мы не видим вещи такими, какие они есть, — говорит Талмуд, священный иудейский текст. — Мы видим их такими, какие мы есть».

Роберт и Диана используют по большей части одни и те же факты (или, возможно, более точно отфильтрованные), чтобы прийти к сильно различающимся выводам. Факты не имеют смысла без контекстной истории; этот контекст строится из уже существующих наших убеждений и ценностей. Для целей нашей книги важно во всем этом понять, что наши убеждения и ценности, независимо от того, какие они, являются мощными силами в создании истории. Хуже или лучше, но они помогают нам формировать, модифицировать, изменять — и даже искажать — наш сенсорный опыт. Если у нас есть убеждение о том, например, что людям нельзя доверять, тогда мы искажаем или искривляем реальность, чтобы она поддерживала наше убеждение. Вместо того чтобы фиксировать, рассматривать, оценивать и в конце концов принять жизненные примеры очередных двадцати заслуживающих доверия человек, с которыми мы сталкиваемся, чье существование и действия могут логически подрывать это убеждение, мы ждем и готовы наброситься на двадцать первого — лживого, подлого, двуличного мошенника, который воплощает в себе все, о чем мы так долго говорили. Мы найдем факты или создадим подтверждение, доказывающее нашу точку зрения, чтобы сохранить это убеждение. Если эти убеждения отражают расовые, этические или, скажем, гендерные предрассудки, мы найдем основание сохранить историю, которую мы рассказываем о них.