Перезагрузка

Но все обернулось не так, как мы думали. После собрания наступила моя смена караулить на вышке. Вместо Штирлица в нашу смену я взяла Тигра. Сидели мы тихо, между тем смеркалось. В последние годы иногда мы видим по ночам звезды и луну, но все еще редко, вот и теперь небо было сначала серым, а потом беспросветно черным. Я начала кемарить, да и ребята тоже. Чтобы взбодриться, я встала на ноги, подошла к перилам и стала всматриваться в улицу. Обычная улица, ничего особенного. Темнота, прожекторы мы просто так не жжем – незачем. Но относительно светлая ночь, и кое-что мои глаза различали. Хотя и смотреть внизу особенно не на что. Ровная полоса дороги уходит на восток, а вокруг – камни, рытвины, с другой стороны улицы тянется почти разрушенный остов длинного дома, сколько в нем раньше было этажей? Мне кажется, немного – два, три. Сейчас остались только пустые «глазницы» окон первого этажа, кое-где торчат железные прутья, внизу все завалено осколками кирпича и бетонных плит. Вроде в развалинах что-то промелькнуло, автоматически мои пальцы сжались на цевье, но это просто рефлекс. Там часто крысы бегают, ничего особенного.

И тут началось.

Сначала загрохотало – тихо, вдали, будто гром, потом звук стал нарастать. Потом этот ужасный раздражающий свист, как будто режет воздух (и так оно и есть), и я что-то закричала, и мы посыпались вниз. Чума и Лекс – по лестнице, а Тигр вообще перемахнул чеез перила и сиганул вниз, с пятиметровой-то высоты. Но мне было не до него. Вокруг уже начался ад, впереди что-то горело, а грохот был такой, что не слышно ничего; мои ребята озирались вокруг, поводя стволами, Тигр кое-как поднялся и прижался к забору; тут грохот изменился.

Такого я еще не видела – то были самолеты; треугольные черные гиганты, шли они так низко, что казалось – воткнутся в землю, и прямо с крыльев на нас летел черно-рыжий смертельный огонь. Так мне показалось. Дико захотелось немедленно заорать, бросить оружие и забиться куда-нибудь в угол… потом я вспомнила, что уже взрослая, что командир, и что мои ребята дисциплинированно на меня смотрят. Я подняла руки и показала жестами, куда бежать. У нас вдоль забора была выкопана целая система укрытий. До нее только добраться надо. Мы то бежали, то падали на землю, а когда добрались, я увидела первым делом ПЗРК, выплюнувший с дымом ракету. С облегчением я свалилась в траншею. Как будто в ней безопасно. Посмотрела на своих – все живые, Тигр слегка хромает, но ничего.

– Ноги? – спросила я у него.

– Херня, – отозвался он, – отбил немного.

Я качнула головой. Перепугался он, что ли, так? Вверху по-прежнему гремело. Впереди Ёж из второй роты, тщательно приладившись, лупил вверх из своей «Вербы». У нас этих ПЗРК несколько штук, и они, говорят, реально хорошие, чуть не на пятикилометровой высоте сбивают.

Cидеть в траншее почему-то даже страшнее, наверное, потому, что делать ты ничего тут не можешь. Не из автомата же ракеты сбивать. Я молча вжалась в стеночку и слушала безумный концерт – вверху гремело, свистело, выло, временами раздавался особенно оглушительный бум-с, и уже невозможно понять, где какая арта, где бомба падает, а, может, наши все-таки самолет сбили. Все слилось в единый адский вой. И что хуже всего – ничего не знаешь… может, уже все цеха горят. Может, они завалили убежище, и Дана там, бедная малышка… по-любому она сейчас сидит, зажав руками уши, и может, плачет от страха. А может, и не плачет, она у меня боевая. Может, Иволгу или Ворона убили.

А может, они сейчас на нас тактический фугас кинут. С них станется.

Говорят, что не станет Фрякин свой завод совсем разрушать – это же ничего у него не останется… на что тогда кормить охрану – она же взбунтуется, Горбатый тот же выкинет фрякинскую семью на улицу.

Одна надежда, что не станет.

Не знаю, сколько все это продолжалось, а потом настала тишина. И за несколько минут до того, как проснулось радио, и Иволга стала отдавать команды, я вскочила самостоятельно.

– На пост! Быстро!