Перезагрузка

– Товарищи! – заговорил он жиденьким слабым голоском, и как обычно, в первые секунды его слушали, – современная международная обстановка является очень тяжелой для пролетариата и коммунистического движения! Социальные завоевания прошлого уничтожены полностью. Фашизм поднял голову! В этой обстановке наша главная задача – сплотиться и сомкнуть ряды в союзе со всеми неравнодушными гражданами, чтобы выразить решительный протест угнетателям. Ленин писал, – Редискин откашлялся и посмотрел в какую-то бумажку, неловко зажатую в кулачке, – что социал-демократического сознания и н е могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское…

На этом месте я перестала что-либо понимать и отключилась. Как и все остальные. Я размышляла о том, что будет на ужин сегодня, и как дела у Штирлица, а когда снова вернулась к реальности, в цеху стоял уже такой гвалт, что Редискина почти не было слышно, и только доносились какие-то отдельные слова: «Товарищи!… великий советский народ… достижения Октября… мы не позволим!… сталинизм, безусловно, совершал преступления, но…» При этом Иволга, Дмитрий Иваныч и Арсен терпеливо все это выслушивали, хотя им явно хотелось согнать уже Редискина с трибуны. Иволга пару раз напомнила «регламент!». «Время, товарищ Редискин!» Но ничто не помогало. Наконец старичок уже как-то сам заглох и стал нелепо, боком слезать с ящиков.

Собрание стало расходиться. Я наоборот протолкалась к трибуне и увидела, что Иволга разговаривает с кружком ребят, собравшихся вокруг нее. Речь у них шла об одеялах – не хватало одеял. Я терпеливо ждала. Наконец Иволга освободилась, народ вокруг нее разошелся, она заметила меня и кивнула.

– Маус, пошли на ужин.

Я пошла рядом с ней. Иволга давно уже обещала мне рассказать все про коммунизм и научную теорию общества, но пока у нас совсем не было на это времени. Честно говоря, у Иволги вообще не было ни минуты времени ни на что. Редко мы вот так оказывались рядом. Но сейчас меня волновала вовсе не теория.

– Иволга, ну а если Фрякин согласится на все эти условия? Что будем делать? Разойдемся?

– Не согласится, – мотнула головой Иволга.

– Ну а вдруг?

– Ну во-первых, принципиально это было бы неплохо. Мы бы поставили производство под рабочий контроль, а он пока что пусть деньги гребет, постепенно все вопросы бы решили. Но так не будет. Он не согласится. Ему незачем соглашаться, Маус. И он поставлен в такие условия, что и не может согласиться. Видишь ли, конечно, прибыли у него огромные… Ведь деньги во внешнем мире еще сохранились. Он продает продукцию за доллары, за юани. В Австралию даже наша продукция едет. Но делиться ими всерьез он не может – по всему миру сейчас примерно такой же уровень эксплуатации… в смысле, рабочие живут так же плохо, и столько же безработных, везде люди на грани выживания и работают за кусок хлеба. Если он будет давать рабочим больше – его сожрут другие капиталисты. Когда-то существовали объединения капиталистов, государства, с ними можно было договариваться, они вместе решали, дескать, ну ладно, позволим рабочим жить чуть-чуть получше. А сейчас всего этого нет, и Фрякин просто вынужден выжимать последние соки из работающих, иначе другие, более сильные капиталисты сожрут его самого. Ты же помнишь, как часто Завод переходил из рук в руки… Так что выхода у него нет. Он не согласится. Придется отбирать у него власть.

Мы уже вышли из цеха и двинулись к столовой, где как раз выдавали ужин. В светлом еще вечернем небе висела большая Луна, и я который раз почувствовала восторг, глядя на нее – ведь много лет никакой Луны мы вообще не видели. Большой бледный диск висел в небе, и неподалеку от него даже была видна крупная мерцающая точка какой-то звезды.

– А зачем тогда вообще переговоры? – спросила я.

– Время потянуть, – пожала плечами Иволга, – ну и потом, это по-человечески. Наше дело предложить – его отказаться. Рабочие поймут, что нет иного выхода, как только брать власть. Охрана и все в городе поймут, что мы честные люди, а не бандиты, и наши требования справедливы.

– А если мы власть возьмем, – задала я давно мучивший меня вопрос, – то что делать-то будем? Завод запустим опять?

– Конечно, почему нет. У нас есть и люди из отдела сбыта, наладим опять связи, будем работать – конечно, в других условиях. Продукцию сами будем продавать. И в другие коммуны поставлять, а они нам что-то другое взамен… а скоро, может, вообще единый план производства создадут по коммунам. Так что все нормально, Маус, насчет этого не волнуйся. Будем решать проблемы по мере их поступления.

И как всегда, когда я говорила с Иволгой, меня охватил покой и уверенность. Все будет нормально. Со всем разберемся. Иволга знает, что делает.