Перезагрузка

Мы побежали обратно, к вышке. Едва забравшись, я включила прожектор – и не зря, с той стороны, из развалин по нам начали пальбу. Но теперь мы их видели, а они нас – нет, и переключив АК на модуль гранатомета, я стала поливать развалины огнем. Что-то там периодически мелькало в окнах, и мы с Чумой тут же реагировали; Лекс разместил свой РПГ на перилах и несколькими выстрелами раздолбал весь низ подозрительной секции развалин, а мы уже за ним поливали автоматами. Противник затих, и мы стали стрелять вдоль улицы. Другие караульные группы не так хорошо среагировали, и кое-где охры палили уже вовсю, а стена была незащищенной. Я повернулась к Чуме и Тигру и показала им жестом на соседнюю вышку – там, похоже, никого не было. То ли убило караульных ранее, то ли они поднялись на вышку – а их сняли огнем. Ребята побежали туда, а мы с Лексом продолжили работу. Временами все еще слышалась работа арты, но уже вяло. Иволга велела караульным продолжать работу, и мы спокойно занимались своим делом, и было уже легче. А потом ворота раскрылись, и вылетел наш единственный БТР – преследовать отступающего противника.

Сменили нас только к полудню. Первым делом я рванула к убежищу. К счастью, все дети были целы, хотя и натерпелись, бедняги. Дана вцепилась в меня ручонками. Мы так с ней и пошли на обед. Жрать хотелось невыносимо, со жратвой у нас теперь немного получше, чем было последнее время в ГСО. В моей похлебке даже плавал кусочек тушенки. Я хотела подождать, пока сухари растворятся в супе, так вкуснее, но не выдержала, и съела все как есть. Дана спросила, что это было ночью, я объяснила про самолеты.

– Говорят, один сбили… за Заводом лежит. И еще минимум три попадания было, – поделилась я слухами с ребенком, – надеюсь, их как следует прошило, так что больше не полетят.

Я заметила, что Дана не ест. Это было что-то новое. Сидит над своим супом, глаза – по пятаку, ложку сжимает в руке и ничего не ест.

– Дан, ты чего? А есть кто будет?

– Может, ты? – она подвинула миску ко мне. Я преодолела секундное искушение.

– Ты с ума сошла? Не будешь есть – умрешь! Ну-ка открывай рот и ешь.

Дана вдруг всхлипнула.

– Маш… они нас убьют?

– Нет, – сказала я, – это мы их убьем. Не бойся ничего, понятно?

Я подумала, что для девочки все это слишком. Даже мне так не доставалось в ее возрасте. Сначала убили мать… потом она просидела больше месяца у дружков, запертая с другими детьми, и хорошо, если только просидела… я ведь её не спрашивала даже. Потому что боюсь и не знаю, как спросить – делали там с ней что-то или нет. А теперь бомбёжки.

А она маленькая. Ей еще десяти нет.

Но что делать? Придется ей стать взрослой.

– Дана, – сказала я, – знаешь, от чего люди чаще всего умирают?

– От чего?

– Думаешь, убивают снаряды? Или от голода? Или от пуль? Нет. Чаще всего, Дан, человека убивает страх. Понимаешь?

Она смотрела на меня круглыми глазами.

– Страх, который у тебя внутри. Конечно, не буквально. На самом деле убивает, например, пуля или голод. Но они бы тебе ничего не сделали, однако тут вылезает страх, который внутри. Он тебя зажимает, как в тисках, и тут уже первое бедствие, которое на тебя нападёт – хоть крыса, хоть пуля – сразу же и убьет. Понимаешь, какой он злобный?

Я это не ей говорила на самом деле. Я это говорила себе. Но она, кажется, начала понимать.

– А что же делать?

– Надо победить страх. Надо уничтожить его внутри. Он заставляет тебя бояться, а ты… думай просто о чём-то другом. Вот подумай, что я тебя люблю, и если тебя убьют, мне будет очень плохо. Если ты умрёшь, Дан, я вообще не знаю, что со мной будет.

– Я тебя тоже люблю, – сообщила она.

Потом посмотрела на свою тарелку и начала есть.

Я легла спать, но из вязкого, глубокого небытия меня вскоре выдрали – кто-то сильно тряс за плечо.

– Маус! Слышь, Маус! Тебя Иволга вызывает.

Несколько секунд я непонимающе смотрела в лицо, которого не могла вспомнить. Потом вспомнила, это был Чен, не из ГСО, из рабочих. Совсем шкет еще. Я села и кивнула.

– Ясно. Сейчас иду, спасибо.

Четыре часа проспала, да уж, спасибо!

В компункте сидели Иволга, Ворон и Дмитрий Иваныч. Ротных никого не было. Когда я вошла, как раз, видно, бушевала дискуссия, я собралась докладывать о себе, но Иволга махнула мне рукой, показав на стул в уголке. Посиди, мол, подожди. Я так и сделала. У нас же не армия в конце концов. Хотя иногда я уже и не знаю, что это у нас. Может, армия, но какая-то другая.

– Мы потеряли двухсотыми тридцать два человека, – говорил Ворон, – и трехсотых вроде шестьдесят. Не знаю точно, кто-то из них уже умер, а кто-то сразу вернулся в строй.

– Могло быть хуже, – отрезала Иволга. Ворон опустил голову, забарабанил пальцами по столешнице.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Алеша, ты видишь другой выход? Нет? Тогда в чём дело?

– Она права, – буркнул Дмитрий Иваныч, – ждать невозможно. Ждать сейчас смерти подобно.

Ворон взглянул на меня в упор. Глаза его были совсем темные и ввалились.

– Маус здесь, – напомнил он.

– Маус, – Иволга махнула рукой, – иди сюда, садись поближе. Садись, не стесняйся. В общем… такое дело.