Перезагрузка

– Все равно неплохо, что Кавказ хотя бы поднял эту тему, – заметил Север, – об этом надо говорить! Мы же не хотим превратиться в банду отморозков. А то многие глотают про себя, а вслух…

– Не знаю, чего ты глотаешь и почему, – отрезала Чума, – на собрании встал бы и сказал. Кто тебе мешал? Если тебе что-то не нравится.

– Хватит уже, – произнесла я глухо, не открывая глаза – но меня, видно, услышали, затихли. – Хватит трепаться непонятно о чем. Никто никого в ГСО не держит. Не нравится – идите. С Кавказом я в ГСО не буду, это однозначно.

Мне вдруг показалось, что это конец. Что ничто никогда уже не будет по-прежнему. Это было то же чувство, которое возникло, когда я услышала, что Кавказ рассказывает о Вороне гадости, и его подчиненные слушают. Только намного сильнее. Даже если мы как-то преодолеем этот кризис. Если Ворон выживет. Все равно вот это всегда будет лежать между нами – эти пафосные обвинения, и одна сторона будет обвинять другую в том, что «вы не хотите говорить о проблемах», и «мы не должны быть хуже, чем бандиты», и все вот это бесконечное, мутное разбирательство… боже, как же все ясно, как хорошо было еще три дня назад.

И тут снаружи послышался оглушительный грохот, и земля содрогнулась. А потом – автоматные очереди. Мы повскакали и посыпались по лестнице кубарем. Дана проснулась, но я велела ей не двигаться и сидеть тихо, а сама побежала вслед за другими во двор.

По двору метались лучи прожекторов, а в них – разбуженные перепуганные люди. «В оружейку!» – крикнула я, и мы ломанулись к подвалу, куда уже выстраивалась очередь, один за другим бойцы выскакивали из оружейки, застегивая на ходу броники, бежали куда-то. Очередь двигалась молниеносно, я схватила свой АККМ, броник, шлем, и одеваясь на ходу, выскочила наружу. Только теперь я видела, что второй корпус обрушен посередине, и дровяной сарай горит, люди метались вокруг сарая с огнетушителями. Грохот очередей заглушал все звуки – повсюду вокруг шел бой.

Теперь мы сами оказались в ситуации, в которую ставили дружков. Разве что у нас боеготовность несколько выше – те, кто получил автоматы первыми, уже вели бой, очевидно, часовым удалось задержать атаку хоть на какое-то время, да еще сработала минная полоса по периметру. Кроме того, мы уже отрабатывали эту ситуацию, у нас были учения.

– Всем внимание! – проснулась рация в шлеме. Голос Иволги был деловым и спокойным, – Первая и вторая рота – занять оборону перед воротами! Третья и четвертая – рассредоточиться по периметру! Внимание, Маус, Чума, Апрель – подойти ко мне на компункт! Повторяю…

Компункт… из учений я помнила, что компункт в этой ситуации должен располагаться внутри постамента танка-памятника, там есть небольшое помещение. Оно с одной стороны в центре Танки, с другой – более-менее защищено. Я побежала к танку, хотя больше всего мне хотелось к воротам и убивать гадов.

Иволга, конечно, была не внутри. Она стояла снаружи и раздавала распоряжения пробегающим, работая одним пальцем на планшете. Я увидела Чуму и Апреля – мы подбежали к Иволге почти одновременно.

Иволга взглянула на нас.

– Освободите Ворона, – велела она негромко, – без него мы не вытянем.

Через минуту мы были у подвала. Часовые из четвертой, что характерно, даже не побежали защищать Танку. Конечно, куда важнее охранять «властолюбца и садиста»!

– В сторону! – велела я, – приказ Иволги!

Видя наши автоматы, часовые повиновались моментально, расступились.

– Дверь открыть! – распорядилась я. И это было выполнено, мы прошли в отпертую дверь. Чума взглянула на засранцев из четвертой.

– И валите на периметр! – посоветовала она, – иначе хуже будет!

Их как ветром сдуло. Мы вошли в подвал. Ворон сидел, привалившись к стене. Апрель бросил ему гауссовку – мы прихватили по дороге. Ворон поймал оружие, но с места не двинулся.

– Ворон, ты чего? – я наклонилась к нему. Снова острая жалость пронзила сердце. Кавказ приписал ему собственные качества, собственный бессмысленный садизм – Ворона били все эти дни почем зря, и били неслабо.

– Руку дай, – Ворон посмотрел не на меня, а на Апреля. Ну да, Апрель покрупнее и посильнее меня будет. Он протянул руку Ворону, рванул его вверх. Ворон поднялся, пошатнулся и удержался на ногах.

– Нападение? – спросил он, – дружки?

– Да, – ответила я. Мне хотелось задать ему тысячу вопросов. Например, сможет ли он вообще держаться на ногах. Но Ворон сказал.

– Пошли. Разберемся.

И хромая, бодренько двинулся вперед, к выходу из подвала. Мы выбрались вслед за ним.

– Маус, – попросил меня Ворон, – стой здесь. Останься со мной.

Я, конечно, осталась. Другие побежали к воротам, где шел бой. Ворон о чем-то поговорил с Иволгой, затем развернулся и быстро захромал в сторону ворот. Я за ним. Ворон обернулся, снял с плеча гауссовку, сунул мне.

– Можешь стрелять, – сказал он, – мне не до того сейчас.