Пережитое

Но главные сложности состояли в том, что по условиям того времени подготовляемая мною книга оказывалась на острие идеологических и методологических проблем. А это вынуждало меня быть очень осторожной. Конечно, в шестидесятые годы уже ушло в прошлое абсолютно нетерпимое отношение к немарксистским установкам в историографии прошлого с его обязательным атрибутом — заушательской и антиисторической критикой. В те годы в советской науке утвердился более историчный, научно-объективный, уравновешенный подход к трудам наших предшественников-немарксистов. Однако некоторые догмы оставались непререкаемыми: на первом плане в оценке творчества отдельных ученых и целых направлений по-прежнему оставались их политические и методологические установки, а уже потом — научные достижения и просчеты; сохранялся классовый подход, безусловными оставались утверждения о том, что появление марксистского понимания истории положило начало совершенно новому, конечно же, более высокому этапу в развитии исторической науки. При этом надлежало проводить резкую грань между постепенно деградировавшей буржуазной историографией и все время прогрессирующей марксистской. Последнюю уже в силу ее общей методологии надлежало всегда ставить ступенью выше буржуазной.

Без учета этих стереотипов невозможно было в ту пору даже помыслить написать и издать книгу на данную тему. Это было условие sine qua поп. И я вынуждена была его соблюдать. Мне, однако, хотелось сделать в то же время серьезную работу, проследить, как действительно развивалась наша наука во всех ее деталях, оценить все то важное и полезное, что оставили нам предшественники, а если и критиковать их, то не только и не столько под углом зрения их политико-идеологических воззрений, но и по линии их методических приемов, используемых источников, соответствия их конкретных наблюдений более широким концепциям.

Для того чтобы провести свой корабль между этими рифами, мне требовалось много усилий, изворотливости и, конечно, компромиссных решений.

В основу подхода к вставшим передо мной проблемам я старалась положить последовательный историзм: по возможности оценивать творчество историков, учитывая тот уровень знаний и характер подходов, который они заставали при начале своей деятельности, и то, что сами они внесли и в конкретное изучение занимавших их проблем, и в методологию. Это давало мне возможность избегать слишком прямолинейных негативных оценок даже там, где этого требовала «ортодоксальная» позиция.

Конечно, я не могла обойтись без развернутой характеристики марксистского понимания истории и решений, которые Маркс и Энгельс давали основным проблемам медиевистики. Я посвятила этому целый большой раздел, который затем переработала в брошюру «Основные проблемы истории средних веков в трудах Маркса и Энгельса»[35], неоднократно переизданную впоследствии. Однако, наряду с противопоставлением марксистского понимания истории и проблем средневековья пониманию их представителями разных направлений так называемой буржуазной историографии, я постаралась подчеркнуть и те общие тенденции, которые с необходимостью привели к возникновению марксистского, с одной стороны, позитивистского — с другой, подходов к истории. Это отражало стремление всех историков того времени к превращению истории в науку, сближение ее с естественными науками. Я внимательно проследила ту значительную роль, которую марксистское понимание истории сыграло в конце XIX — начале XX веков в общем развитии наиболее передовых течений европейской историографии. И здесь я не кривила душой, так как была убеждена, да и сегодня продолжаю быть уверенной в том, что это влияние, прямое или косвенное, в самом деле имело место и нередко в весьма положительном смысле.

Трактуя вопросы развития медиевистики начала XX века, в частности ее «критического направления», я не могла уйти от стереотипа безнадежного «общего кризиса» исторической науки, начавшегося в это время, но постаралась показать, что и тогда у европейских историков было немало достижений и что даже методологические искания неокантианцев и других создателей релятивистских теорий исторического познания при всей их разрушительности для исторической науки имели и известное положительное значение в углублении и усложнении представлений о теоретико-познавательных возможностях истории.

В книге были прочерчены основные закономерности историографического процесса, его диалектический характер — постоянная смена этапов резкого отвержения постулатов прошлого этапами возврата к прежней традиции, частые шараханья в противоположные друг другу крайности и затем постепенное возвращение к некой средней линии. Постаралась я показать и противоречия, время от времени возникавшие между ранее созданными обобщающими концепциями и новыми эмпирическими данными, разрешающиеся нередко взрывом старых и появлением новых синтетических установок; связанная с этим постоянная борьба между историками-эмпириками и историками-синтетиками.