Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

Меня спросят, быть может, почему я на этот раз не бежал из ссылки? На это я отвечу, что попытка мною была сделана в первый же год моей жизни на Севере, но она кончилась неудачей. Я поставил себе задачей бежать на восток через кочующих чукчей, добраться до Чукотского Носа и оттуда перебраться на Аляску и в Америку. Но это оказалось делом невозможным физически. Помимо тех колоссальных пустынных расстояний, которые отделяли меня от Америки, было и другое препятствие. На Севере так мало людей, что все они как бы наперечет. Я жил на виду у всех, слава обо мне бежала через кочующие народы за тысячу верст, и, когда я зимой 1912/13 года доехал инкогнито к первому чукче, через которого должен был двинуться дальше на восток, он назвал меня по имени: «Это ты тот ученый русский, что лечишь на Севере людей и помог уже многим?»

Моя попытка к бегству кончилась здесь же.

Скрываться легче в толпе, чем в пустыне.

Возвращение в Россию

Срок моей ссылки кончался в 1914 году, я был восстановлен во всех своих правах и мог вернуться в Россию. Но, прежде чем ехать домой, летом 1914 года я в компании с одним знакомым инженером принял участие в небольшой экспедиции, которая поставила своей задачей найти выход реки Лены в Ледовитый океан. Как это ни странно, но до сих пор еще не установлено и не исследовано, где Лена выходит в море. Объясняется это прежде всего размерами реки. Лена – самая большая, самая сильная и многоводная река Сибири, одна из самых больших рек всего мира. Длина ее до сих пор не определена (от 8 до 11 тысяч верст), а ширина равняется от 10 до 60 (с островами) верст. Ее колоссальная дельта имеет ширину около 500 верст. Именно благодаря обилию воды и силе течения, при выходе в море она нагромождает груды песка и ила и разбивается на бесконечное количество проток, выходящих в море. И до сих пор не могут найти протоки, достаточно глубокой, чтобы с моря мог войти в реку большой морской пароход.

На небольшом пароходе мы бодро двинулись в путь, вошли уже в дельту, прошли могилы американского арктического исследователя Де-Лонга и его товарищей, которые погибли здесь в 1878 году, вошли уже в полосу морских туманов и бурь, вода в реке имела уже соленый вкус, но нам не суждено было обессмертить наши имена географическим открытием: протока, по которой мы шли, становилась все более и более мелкой, и наконец мы сели на мель. Все наши попытки найти более глубокую протоку кончились неудачей, и нам пришлось вернуться обратно.

В Якутск я приехал осенью 1914 года. Только здесь узнал я о начале европейской войны и об участии в ней России…

В это время губернатором в Якутске вместо Крафта, отправившего меня в Русское Устье, было другое лицо – некто фон Витте, который благодаря войне с Германией в это время уже отбросил от своей фамилии частичку «фон», чтобы скрыть свое немецкое происхождение.

Я поместил в местной газете несколько статей, характеризующих в резких выражениях хищническую северную торговлю, которая была в значительной степени основана на обмане и спаивании спиртом доверчивого и наивного туземного населения. Статьи вызвали шум. Мне предложили прочитать на эту тему доклады, причем присутствовать на этом докладе выразил желание и губернатор Витте. Я пригласил его, пригласил также всех купцов, имевших торговые дела на Севере, которых я обвинял в эксплуатации туземцев, и прочитал в их присутствии свой доклад, основываясь главным образом на добытых мною лично на Севере путем личного опроса фактах и цифрах. Затем я попросил присутствовавших купцов меня опровергнуть. Но они вынуждены были скрепя сердце признать все мои факты правильными.

Надвигалась зима, когда я возвращался в Россию вместе со своим верным другом – собакой, которую я щенком нашел у тунгусов, живших на побережье Ледовитого океана, и с которой неразлучно я жил в изгнании все эти годы.

Целых десять лет я не жил в России под своим именем – всегда мне приходилось скрываться или жить по чужому паспорту, и потому моя теперешняя жизнь в родной Москве вместе с родными казалась мне странной и непривычной. Мне казалось странным, что я имею свой постоянный адрес, который я могу дать каждому, имею свой телефон, получаю на свое имя письма. Казалось странным, что скрывать мне больше нечего. Я так привык к тому, что за каждым моим шагом наблюдают, что я должен от всех что-то скрывать. Правда, я знал, что и теперь полиция постоянно следит за мной, часто и сам замечал шпионов, которые ходили за мной, но теперь им нечего было делать со мной.

Революционные партии были сильно ослаблены всеми предыдущими гонениями, а за время войны политическая жизнь в России – как, впрочем, и во всех странах – замерла.