Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

Пришел Абрам Гоц и сообщил мне, что это покушение организовал он от имени Боевой дружины Московского комитета партии социалистов-революционеров. По просьбе Абрама я тут же написал от имени партии прокламацию, которую заканчивал словами: «По делам вашим воздается вам». Прокламация эта вышла от имени Московского комитета. Убийцей был бежавший из сибирской ссылки народный учитель Петр Александрович Куликовский. Это и был Неизвестный, свидетелем побега которого из Пречистенской части я был. Куликовского судили и приговорили к двадцати годам каторги. Дальнейшая его биография была такова. Амнистия 1905 года освободила его от каторги, он был отправлен на поселение в Якутскую область – в Якутске в 1912 году (то есть через семь лет) мы с ним встретились (я был снова в ссылке). Затем, уже в 1919 году, Куликовский принял участие в вооруженной борьбе против большевиков; был в отряде генерала Пепеляева, ведшего борьбу с большевиками в тайге между Охотском и Якутском, и большевиками был взят в плен. По дошедшим до меня позднее сведениям, на допросе Куликовского убил рукояткой револьвера большевистский следователь.

6 Ссылка и эмиграция

Конечно, я должен был выполнить свое обязательство – по отношению к врагу это, быть может, еще более необходимо, чем по отношению к друзьям.

К назначенному сроку я с так называемым «проходным свидетельством» явился в канцелярию архангельского полицеймейстера. Он принял меня и сказал, что я получу «назначение», то есть указание того отдаленного от Архангельска города, в котором должен буду отбывать свою ссылку. Через два дня, когда я должен к нему снова явиться, проживавшие в самом Архангельске ссыльные (неисповедимыми путями узнававшие все секреты) сообщили мне, что таким местом мне будет назначена Кемь – отдаленный город на Белом море.

Конечно, со стороны полицеймейстера был сделан промах, которым я сейчас же воспользовался: он должен был меня арестовать, но почему-то сделать это он не догадался, я же считал все свои обязательства по отношению к нему выполненными – в назначенный мне срок я в его распоряжение явился. Прямо из канцелярии отправился на вокзал и сел в первый же отходивший в Москву поезд. Расчет мой был очень простой: от Архангельска до Москвы поезд идет двое суток – ровно столько, сколько должен был ждать полицеймейстер, чтобы отправить меня в ссылку. Конечно, дорогой мог быть обыск. Но на этот случай у меня был в кармане паспорт на чужое имя, изготовленный моими товарищами в Москве, которым я благоразумно запасся.

А в самой Москве у меня состоялось свидание с Амалией, которая принесла мне адрес жившего в городе Сувалки контрабандиста, занимавшегося переправкой людей за границу.

И из Москвы, куда я доехал, пересев на другую железнодорожную линию, я взял направление прямо на запад. Сначала надо было еще заехать в Вильно, чтобы проверить адрес контрабандиста. Нужный мне адрес в Сувалках я нашел легко. В маленьком покосившемся набок домике меня встретил тщедушный человек, типичный по обличию еврейский фактор, занимавшийся всеми делами на свете, в том числе и контрабандой.

Он быстро ответил на условленный пароль и деловито сообщил, что такса за переход в Германию – 15 рублей, причем ничего вперед платить не надо: я вношу деньги в нашу партийную местную организацию в Сувалках, а при переходе границы отправляю письмо (условную открытку) в Сувалки. Деньги контрабандист получает уже после этого от нашей организации. Ясно и верно, как в Государственном банке!

Но мой контрабандист предупредил, что я не должен ходить по улицам Сувалок, а высидеть до утра в его комнате. Весь день я просидел у него, а вечером он любезно указал мне в углу койку. В той же комнате стояла огромная семейная кровать, под периной которой помещались не только контрабандист с женой, но и множество маленьких детей. Я никак не мог их сосчитать, они время от времени вылезали с разных концов из-под перины и с любопытством смотрели на меня. Было жарко, душно, в комнате противно пахло кислятиной, весь потолок был усеян мухами.

От койки я отказался – воображаю, сколько там было клопов и блох! – и всю ночь мужественно просидел на стуле. На рассвете мы с контрабандистом отправились вдвоем дальше. Сначала куда-то на окраину. Оттуда в телеге до Августова. Из Августова дальше до какой-то деревни. Это было уже на самой границе. Здесь мне дали фуражку с длинным козырьком и билет на польскую фамилию. Я превратился в местного жителя, но, вероятно, мало походил на него, потому что контрабандист с неудовольствием смотрел на меня, сокрушенно мотал головой и даже хлопал себя по полам своего длинного лапсердака.