Переживая горе. Истории жизни, смерти и спасения

Несмотря на эту перемену в понимании ситуации, в течение последующих недель Макса накрывала тревога, превосходившая все его остальные чувства. Он не спал и впервые в жизни испытывал беспокойство из-за денег и будущего. Макс считал себя одиночкой, у которого никогда не будет денег. Один друг пригласил его на ужин: в его доме потрескивал камин, дети уплетали жареную курицу – все это казалось таким обычным и особенным одновременно. Через несколько дней Макс написал мне сообщение: «Все дело в любви». Он понял, что хотел именно этого: семью и правильную жизнь. Но теперь он не верил, что сможет создать такую жизнь.

Напряжение Макса росло, потому что все его поступки не давали ему того, что он желал. Он не был влюблен, не был любим и не предвидел любовь в ближайшем будущем. Он не мог перестать писать Мине и спал с нелюбимыми девушками. Большинство его дней проходили бесцельно: Макс ничего не делал и едва сводил концы с концами, пытаясь перебиться на деньги от концертов.

Музыка была его главным успокоительным. У него имелся плей-лист особенных песен, которые помогали ему снова «подключиться к себе». Ему становилось легче, когда он заставлял себя писать музыку или слушать ее. Но иногда музыка оказывала обратный эффект: «Вы знаете, каково влюбляться во что-то так сильно, что начинаешь это ненавидеть?» Упорядоченный распорядок дня помогал унять внутреннее волнение, которое вызывало ощущение утраты матери. Именно на этом основывалась наша работа.

Я попросила Макса принести снимки матери. Он принес очень гламурную фотографию, на которой его мать стояла под деревом, и гладил ее пальцем, когда говорил о ней. Он пытался отыскать ее внутри себя, но натыкался лишь на пустоту – «пустое пространство в форме матери в сердце». Макс понял, что своим поведением пытался заполнить эту пустоту: «Я бросал туда все: секс, наркотики, веселье, вечеринки. Я просто хотел заполнить эту дыру». Неудивительно, что он не мог ни на чем сосредоточиться. Макс оставался верен себе: он описывал, какой огромной была его утрата, но позже смеялся, бросая что-то пренебрежительное. Я заметила, что ему удавалось сбежать от самого себя. Но не я должна была пытаться сдерживать его. Этот защитный механизм формировался на протяжении 25 лет, и я не имела права преждевременно разрушать его. Однако я надеялась, что мы двигались в верном направлении.

Еще в начале нашей работы Макс сказал, что был хорошим «следователем». Он, словно Шерлок Холмс, пытался раздобыть максимум информации о своей матери. Разговор с отцом лишь расстроил его: тот не мог восполнить пробелы, но сказал Максу, что убийца так и не был пойман. После этого Макс на несколько дней потерял спокойствие. Все это было слишком знакомым ему: он любил своего отца и знал, что тот был хорошим человеком. Но он не мог не злиться на его пассивность и отрешенность. Мне захотелось дать хорошего пинка его отцу.

Хотя Макс завидовал своим сестрам, которые помнили маму, разговор с ними помог ему лучше понять, какой она была. Они рассказали ему все, что помнили: как устраивали с мамой пикники, как она пела им перед сном. По словам сестер, когда они ходили в магазин или гуляли вместе, Макс спал в слинге на спине матери. Собирая воспоминания, он очень радовался и испытывал восторг при обнаружении новых деталей пазла. Но Макс не узнал ничего нового у друзей матери и ее семьи. Он так и не закончил это расследование. Макс никогда не прекращал искать, но не мог наслаждаться найденным: он просто подсел на охоту.

Боль горя медленно зарождалась в нем и со временем стала весьма интенсивной. «Несколько дней были катастрофой, – рассказал Макс. – Я не чувствовал ничего подобного раньше. Я опустился на самое дно и не видел света. Я чувствовал отчаяние и тоску». Ему стало немного легче после того, как он испытал эту тоску. Вскоре Макс удивил самого себя и начал общаться со своими друзьями. Обычно он был замкнутым, не стремился выведать чужие секреты. Но, к его удивлению, общение с друзьями оказалось очень полезным. Затем Макс прошел этапы «на грани слез» и «настоящих слез». Раньше он ненавидел плакать. Теперь ему это понравилось, потому что слезы позволяли выплеснуть эмоции.