Переживая горе. Истории жизни, смерти и спасения

Я считала, что Джин как мать лучше знает, что подходит в ее случае. Я попросила ее отфильтровать мою информацию через ее материнское восприятие. Я сообщила ей, что, по результатам исследований, дети справляются лучше, если знают правду. То же самое относится ко взрослым. То, что родители считают защитой, дети воспринимают как исключение. После смерти родителя они могут очень злиться, что об этом знали все, кроме них. Я боялась, что если Джеймс не узнает правду и продолжит злиться на нее, позже он очень пожалеет об этом и будет винить всех в том, что ему не дали возможности любить маму или попрощаться с ней. Когда я говорила об этом, Джин не плакала. Она делала пометки в своем блокноте, как и на каждом сеансе. Она кивала и сглатывала комок: я видела, что мои слова стали большим потрясением для нее. Но она согласилась со мной и пообещала поговорить с Джеймсом на выходных. В моих глазах застыли слезы от ее спокойного достоинства.

Когда Джин и ее муж рассказали Джеймсу правду, он плакал и кричал. Он не хотел, чтобы мама умерла, и не мог поверить в это. Он привык, что если сейчас маме плохо, позже ей станет лучше. Джеймс хотел знать, сколько ей осталось. Родители рассказали ему все: лекарства не было, а то, что сейчас принимала Джин, помогало просто избавиться от боли. Они не знали, когда она умрет, но надеялись, что Джин проживет хотя бы год, а может, и дольше. Джеймс обнимал ее чаще, чем когда-либо. Он оставался в шоке все выходные и испытывал то гнев, то печаль. Он сбежал к своему компьютеру, чтобы скрыться от новости, которую не мог осознать.

Джин заметила, что после этого Джеймс стал больше общаться с отцом. Таков инстинктивный механизм выживания – тянуться к жизни и отдаляться от смерти. Это распространенное явление, но я не могла решить, говорить ли ей об этом. Это помогло бы ей понять поведение Джеймса, но существенно усилило бы боль. В конце концов я решила быть честной. Я не знала, помогут ли мои слова унять боль Джин. Теперь я думаю, что вряд ли что-то могло это сделать. Джин умирала и покидала своего любимого сына. Каждая клеточка ее души болела.

Через несколько недель состояние Джин ухудшилось. Мне было тяжело видеть ее такой. Я заметила, что теперь ей было гораздо тяжелее дышать или подниматься по лестнице. Но Джин относилась к себе без жалости. Оказавшись лицом к лицу с ее смертностью, я вновь осознала, что рано или поздно тоже умру…

Джин была окружена любовью. У нее было много друзей. «Меня навещают друзья, – рассказала она. – Это очень трогательно, но утомительно». Мы выработали стратегию, которая бы позволила ей отказывать некоторым гостям, чтобы освободить такое ценное для нее время. Джин настроила электронную почту так, чтобы автоматически отвечать сообщением «Меня нет дома». Ее облегчение от отсутствия необходимости проверять почту поразило нас обеих. Вежливость играла большую роль для Джин. Каждый знал, что она умирала, но никто не говорил об этом и не спрашивал, что она чувствовала. Как будто разговор о смерти ускорил бы ее приход. Но Джин так не считала: ей все еще хотелось поговорить об этом с практической точки зрения. Ее очень расстраивала «кирпичная стена отрицания, которую будто никто не мог преодолеть». Мы подумали, как она могла бы изменить это, и решили, что она должна устроить несколько ужинов с мужем, другим братом и родителями. Джин было тяжело звать свою мать, которой было около восьмидесяти и которая была раздавлена горем от скорой потери второго ребенка.

На этих ужинах Джин изменила своей привычке быть тихоней и огласила тему. Она записала свои вопросы в блокноте и зачитала их: кто будет приводить в порядок школьную форму Джеймса, кто будет брать его на каникулы, кто поможет ему решить, какие экзамены сдавать, какой университет выбрать, с какой девушкой встречаться и так далее. Джин собиралась подготовить для него открытки вплоть до 21-го дня рождения. Она попросила свою семью передать их Джеймсу. Она не могла смириться с мыслью, что Джеймс будет один в компании своего любящего, но неэмоционального отца. Во время ужинов семья утвердила планы и обо всем договорилась. Теперь каждый знал, за что он отвечал. Джин испытала огромное облегчение: она сделала все возможное, чтобы позаботиться о будущем Джеймса. Это был единственный способ защитить его. Она не могла контролировать свою смерть, но могла хоть как-то повлиять на будущее сына.

Я предложила ей найти способы физической связи с сыном. Например, он мог бы втирать крем ей в руки или готовить чай – одним словом, создавать воспоминания доброты и заботы о ней. Джин рассказала, что Джеймс приходил к ней и ложился рядом, чтобы порисовать. Эта идея показалась мне идеальной. Я знала, что каждое воспоминание Джеймса о маме со временем станет более ценным. Если он забеспокоится, что забудет ее, эти рисунки свяжут его с воспоминаниями о совместно проведенном времени. Их фотографии тоже могли стать для Джеймса важным элементом. Я предложила Джин делать больше снимков со всей семьей и вместе с сыном.