Переживая горе. Истории жизни, смерти и спасения

Спустя несколько сеансов я попросила его рассказать о своей жизни. Я услышала фрагменты, похожие на мини-фильмы воспоминаний. Истории перемежались паузами, иногда Гордон дремал. Он стал гораздо спокойнее, но я не знала, что именно его успокаивало – то, что он меня знал, или приятные воспоминания о прошлом. «Я был крепким малым, пижоном, и у меня были свои сражения, – начал Гордон. – Там, откуда я родом, было распространено сектанство – “Глазго Селтик” и “Глазго Рейнджерс”[3]. Ты был или фенианским[4] ублюдком, или оранжевым[5] ублюдком. Мы постоянно воевали. Ты видишь группу врагов, выкрикиваешь оскорбления, бросаешься кирпичами и бутылками, ждешь, пока они подойдут ближе, и затем ловишь их. В итоге у тебя рваный свитер или рубашка. Секрет был в том, чтобы быть достаточно быстрым. Крупным мальчишкам хорошо доставалось. Я был маленьким и юрким, поэтому мог удрать. А если ты думал, что тебя поймают, поставь подножку и беги. Обычно ты отделывался синяками, но если прибился к стае ворон, будь готов к выстрелу. Всегда был тот, кто наводил порядок. Раньше по улицам ходили полицейские, они могли надрать задницу». Когда Гордон говорил, он размахивал руками, показывая, какие удары наносил в прошлом.

Он рассказал мне одну милую историю. Когда ему было восемнадцать, он хотел оставить хорошо оплачиваемую работу газонокосильщика в местном гольф-клубе, чтобы стать столяром. Рискованное решение. Он поговорил с отцом, и тот его подбодрил: «Иди туда, куда ведет тебя сердце, Гордон. Так ты научишься пользоваться мозгом». От воспоминаний о любви отца у Гордона выступили слезы на глазах.

Гордон стал востребованным столяром, и у него всегда водились деньги. Он очень любил гулять по вересковым полям и голубиные гонки. Эта любовь зародилась еще в детстве: «Я часто ездил к бабушке и дедушке, – рассказал Гордон. – Они жили в шахтерской деревне в нескольких милях от моего дома. Рядом с деревней было болото, поросшее вереском. Я играл там часами, наблюдал за тетеревами. Дядя брал меня с собой на охоту за куропатками. Он бросал большую сеть на птиц, из которых мы позже готовили обед. Повсюду были рудники, угольные шахты и огромные добывающие машины, похожие на динозавров. Я забирался в них и пытался включить их, сидел внутри и играл…»

Затем Гордон вернулся в настоящее и перевел разговор на тему своей смерти: «Та болотистая местность – лучшее лекарство для меня. Если я упаду на землю и последним запахом, который я почувствую, будет запах вереска и влажного мха, я буду счастливым человеком».

Мне захотелось узнать подробнее о голубиных гонках. Гордон гордо улыбнулся и сказал: «У нас дома было много серебряных кубков – я выиграл так много гонок». Но самыми трогательными были воспоминания детства – об отце, который занимался металлургией. «Мы зигзагообразным шагом поднимались на вершину церкви Святой Маргариты, на самый верх большого колокола, чтобы забрать голубиные яйца, – вспоминал Гордон. – Мой отец называл это “священным вмешательством ради святых голубей и их святых яиц”. Они летали быстрее других птиц». Гордон выглядел счастливым, когда вспоминал детство, и еще более счастливым, когда мысленно переносился на ту колокольню: «К большой дубовой балке крепились колокола. Однажды отец вырезал наши имена на ней, и они все еще там, покрытые пылью».

Я начала воссоздавать образ мужчины, которым был Гордон: красноречивый, стильный, гордый и упрямый. Такого преданного, веселого и умеющего добиваться цели человека хочется иметь на своей стороне в бою. Гордон обладал мужественностью, которая защищает людей в сражении и которая неизменна по природе. Я поняла, что отрывистая манера его речи в сочетании с болью посылали болезненные мини-снаряды, перед которыми было сложно выстоять. Лишь огромная решимость позволяла находиться рядом с Гордоном и не искать психологического укрытия. Но за этой броней скрывался мужчина, который всем сердцем любил свою жену Кэрол более 50 лет и которого любила вся семья. Доброта была его основным качеством, просто она была скрыта за его недавними утратами и болью.

Я спросила его о духовной жизни. Верил ли Гордон в Бога? Что, по его мнению, произойдет с ним после смерти? Он вырос в католической семье, но не очень любил ходить в церковь. «Я опускаюсь на колени и молюсь у своей постели каждый день перед сном», – ответил он. В моей голове возник образ Кристофера Робина, и внезапно я представила, как этот пожилой мужчина десятилетиями опускался на колени и молился. Теперь Гордон молился каждый вечер о своей жене и себе: молитва напоминала успокаивающую медитацию. «Боже милостивый дает и отнимает, но, по-моему, слишком много отнимает», – сказал Гордон, хитро посмотрев на меня. В детстве священник мог отвесить оплеуху за такие слова, но теперь Гордон был свободен. Затем он задремал, опустив голову на грудь. Я так и не узнала, что он думал о рае, тем не менее он сделал трогательное признание.