Перфундере

Мне предстояла бессонная ночь в съёмной комнате, которую я возненавидела при первой мысли о том, что ждёт меня за этой дверью. Моя новая обитель символизировала начало новой жизни, а точнее, возвращение к старой, которая, казалось, была очень-очень давно и как будто не со мной. Оставили бы меня в моей палате, тогда, даже не имея надежды на возвращение на Перфундере, во мне бы теплилась надежда, что когда-нибудь я доберусь, доползу каким-то невероятным образом до нереального места, заменившего мне дом. Жизнь в корпусе акклиматизации переплеталась с ожиданием чуда, а существование в промозглой реальности, в одной из тех комнат, в которых живут сотни, тысячи, миллионы людей, не ведающих, что такое счастье, ощущалось как поражение. Подобно смертельному вирусу, в душу проникало апатичное предчувствие конца. Нужно было сделать что-то. Прогуляться? Собирался дождь. Ещё не хватало попасть в больницу с химическими ожогами – тогда меня точно найдут. Но что тогда?

И тут я вспомнила про книгу, которую дала мне Розмари. Я поднялась, включила свет, который неизвестно зачем погасила, и достала из сумки книгу в чёрном переплёте. Что-то внутри меня заскрежетало с ноющей болью, какая-то нить натянулась и с треском оборвалась. Почему день за днём образ Йона становился для меня всё более и более нереальным? Словно ночной работник закрашивал чьи-то произведения искусства, обречённые считаться вандализмом. Рисунок, выведенный чёрным мелком, покрывали бледно-голубым, выцветшим жёлтым и умирающим зелёным. Появлялось много всего, но что-то единственное, что хотелось видеть на облупленной стене заброшенного здания, бесследно исчезало. Во всём был виноват цвет. Отчего-то земляне в последние годы подсознательно избегали чёрного цвета, но ведь именно он ассоциировался у меня с Йоном. Пространство заполнялось белизной, бледностью, серостью, но никак не чернотой. Очевидно, правительственные психологи установили, что чёрный цвет является потенциально опасным для общества, в котором тема самоубийства становится всё более популярной, и он просто исчез, а вместе с ним будто исчезла из мира сила отваги, тонкость романтики, всё поглотило «среднее», «приглушённое», будто кто-то закрыл лёгким, едва заметным тюлем прежнее звёздное небо, и в эту минуту пейзаж за стеклом поблек и потерял свою глубину.

Я с жадностью впилась глазами в чёрную обложку, и мне вдруг стало невыносимо горько и обидно, невыносимо совестно из-за того, что всё куда-то ушло и уже никогда не повторится, а я даже не пытаюсь сопротивляться. Чёрный цвет наносил страшные удары, бьющие точно в цель. Я обманывала себя, я была введена в заблуждение! Я никогда не думала о том, кто такой Йон именно для меня. Ведь, день за днём просыпаясь на Земле, я не делила его на «Йона из сна» и «Йона из реальности». Он был и остался целостным, его личность не распалась на два мира. Я не осознавала, насколько сильно Йон был дорог мне, пока чуть не потеряла во сне и потеряла на яву, и никогда не признавалась себе в своих чувствах.

На мои представления о любви влияли фильмы и книги. В душе я смеялась над ней, введённая в заблуждение. Чтож, может, я сужу слишком строго и для кого-то любовь – это и правда такой смерч эмоций, попав в который, теряешь под ногами всякую опору. И почему все, кто придерживаются столь узкого взгляда на это чувство, забывают, как по лицу бьют обломки разрушенных зданий, как лёгкие набиваются пылью. Когда в грозовой туче иссякает энергия, всё, подхваченное этим торнадо, падает на землю, и все те, кто так свято верил в сумасшедшие чувства любви, ещё долго закрашивают тональными кремами синяки и выкашливают песок, сваливая вину на случайные падения или недосып. Нет, это вовсе не любовь.

Я не спрашивала себя, что такое это странное чувство. Я ответила без вопроса. Всё намного проще, чем пишут сентиментальные поэты, чем то воспевается в фильмах и книгах. Настоящую любовь сложно показать в искусстве. Она таится где-то в душе; уютной, горьковатой истомой разливается по всему организму. Это всего лишь чувство глубокой привязанности, сродни родственной любви, но не имеющее ничего общего с привычкой. Это чувство теплоты и доброты к человеку, который стал частью твоей души, хотя ты можешь этого и не замечать. Всё это – простые вещи, насыщенные, но не кричащие тона чувств, приятная музыка, от которой клонит в сон, под которую хочется тихонько танцевать. Любовь – живой, всепоглощающий оксюморон, сложный для понимания даже более чем недоказуемая формула.

…

Раз, два, три, четыре. Поворот на пятках. Раз, два, три, четыре, поворот. Доктор Леман молча мерил пространство от окна до двери широкими шагами. Влево, затем вправо. Я сидела на краю кровати и следила за его движениями, чувствуя, как голова начинает кружиться.

–Доктор Леман…

–Скажи, ну зачем нужно было сбегать?! Я всё понимаю, эти журналюги выбьют почву из-под ног у кого угодно, но ты ведь так и не вернулась! Тебя искали повсюду! Чёрт, что это было?