Место на болото мало похоже, больше на пруд с километр в диаметре. На дальнем берегу из-за высоких елей прямо над водой выдается старый двухэтажный дом на черных сваях-бревнах. Двускатная черепичная крыша у берега закрыта еловыми ветками, из кирпичной трубы валит черный думок. Бревенчатые стены все черные. Ставни везде заколочены, кроме одного окошка на втором этаже фронтона. Там огонек горел. Между нами и домом высоко над прудом висит шарик наш синий, на нас смотрит. Ну, или мне так кажется.
Встали мы с Миколой в один ряд с деревьями крайними, а в пруд идти, пока не идём. Заворожила внезапная картина. Только не смог я долго так стоять. Что-то с моим сердцем снова случилось. Сдавило так, что глаза чуть не вылезли. Я дышать не могу и падаю рядом с Миколой. Он тут же надо мной склоняется и к стволу дерева меня подтаскивает, чтобы я сел.
– Что с тобой? – спрашивает.
– Не знаю. С тех пор, как Хаму забрали это уже второй раз.
– Ты в порядке?
– Кажется, да, – говорю, а сам на пруд смотрю удивленно. – Ты поглянь туда.
Микола оборачивается и видим мы оба, что вместо шара синего над водой девочка в оборванном розовом платье прямо в воздухе висит, а потом, словно из под неё дощечку убрали, падает камнем в безмятежное зеркало пруда. Микола к краю острова подскочил и смотрит. Скоро и я рядом с ним встал. Смотрим на воду, а она под луной полупрозрачная. Там, где Гака упала, темное размытое пятно. И очень скоро от пятна этого во все стороны что-то черное стало расплываться. Но не равномерно, а длинными одиночными зигзагообразными щупальцами, которые ширились и размножались, как растекшиеся чернила.
Затем мы увидели, как темное пятно в центре стало удаляться по направлению к странному дому. Несколько раз над водой тускло блеснула длинная рыбья спина в розовой чешуе.
-Видел? – Миколе говорю, чтобы убедится, что не глючу.
-Видел, – говорит.
– И что нам, за ней теперь? – спрашиваю без энтузиазма.
– Да, – говорит. – Только позже пойдем. Сейчас устали уже. Да и света лучше дождаться.
Так и порешили. Сели неподалеку от воды, я остатки мяса с сухарями вытащил и бутыль воды. Костер разжигать не стали, да и нечем. Микола мясо рвёт и сухари в пыль разжевывает, только треск стоит. Смотрю я на него и диву даюсь, откуда силы в нем такие.
– Слышь, Микола, – говорю. – А ты сам-то, как в лес попал?
– На спор, – говорит Микола, не переставая жевать. – В деревне у нас поговаривали, тут духи живут в доме одном. Вот мы с парнями и решили проверить, кто из нас смелый.
– А остался тут из-за Хамы?
– Угу.
– Так кто такой этот чертов Хама?
Микола есть перестал, воды выпил, рот отер и на меня не смотрит.
– Мы это скоро узнаем, – говорит. – А теперь нужно спать. Утром к дому поплывем.
Так этот день и закончился.
23 серия. Беззубая Мона
Не знаю, сколько я спал, но солнце уже забралось высоко. Микола, скрючившись, как опоссум, лежал под еловой веткой. В одной руке он крепко сжимал полкопья. Чтобы не покалечиться, я разбудил его издали, пнув вытянутой ногой по голым пяткам. В ответ паренек молниеносно распрямился и воткнул палку в землю в то место, где секунду назад была моя нога.
– Что? Где? – рычит он сонный и головой по сторонам вертит.
– Ничего, нигде, – говорю. – И завязывай уже так просыпаться.
Позавтракали мы родниковой водой из бутыля (еда еще вчера кончилась) и выбрались из молодой листвы на край берега. Солнышко светит на весеннем небе, на душе весело. Только вот дом на дальнем лесистом берегу всё настроение портит. Да и внешний вид у нас не весенний, а такой, будто мы из гигантской клоаки только что выбрались. Но куда деваться, не останавливаться же на полпути.
Палки-копья мы не бросили, оружия то другого у нас нет. Прежде, чем в воду лезть, Микола обработал острия палок Хаминой кровью. Делал он все так, будто сто лет этим занимался. На острый верх копья капнет пару капель и потом большим пальцем растирает.
– Так, – говорит, – вернее будет.
Чтобы плыть удобней было, палки-копья мы приладили к поясам через дырки в штанах. Рубаха на Миколе в таких лохмотья превратилась, что смотреть страшно. Он её без жалости порвал и наземь бросил. Остался в одних штанах, как и я. И вот в таком виде, словно беглецы-каторжники, мы полезли в холодную, как смерть, воду.
Пруд был сразу глубоким, поэтому с непривычки я мигом ушел под воду, но после всплыл и, отплевываясь, поплыл за товарищем. Микола забирал широкими длинными гребками, я едва поспевал за ним. С каждым взмахом руки таинственный дом на воде становился все ближе. Открытое окошко на втором этаже не горело, но я неизменно смотрел на него, полагая, что оттуда за нами наблюдает пара тайных глаз. Весь путь мы проплыли в тишине, лишь изредка фыркая, как заблудшие моржи.