Периферические монстры из дремучего леса

Микола поджидал меня на плаву под самым домом, держась за крайнюю сваю, уходящую деревянным столбом глубоко под воду. Этих свай, надо сказать, было много больше, чем нужно. Их вбили так часто и близко друг от друга, что между ними могла протиснуться разве что выдра. Но дальше и выдре было не пробраться, потому как за сваями стояла стеной плетеная сетка из ивовых прутьев.

– Она там? – спрашиваю, хватаясь за ближнюю сваю и кивая на клетку под домом.

– Я думаю, да, – говорит Микола, отплевываясь и фыркая. – Я нырну сейчас, проверю.

И тут же ныряет, только пятки голые сверкнули.

Часов у меня нет и я начал в уме считать. Ну, чтобы понять, когда уж нервничать начинать. Жду, в общем. Вокруг пруда лес дремучий. Только две узкие протоки огибают островок, где мы ночь провели. Миколы все нет и нет, а лес затаился и зыркает со всех сторон. Я уж до семидесяти досчитал и только тут понял, что долговато он ныряет. Забеспокоился. Голову в воду опускаю и с открытыми глазами смотрю вниз. Вижу, плывет с глубин что-то, на Миколу похожее. И точно, он.

Выплывает, весь чуть не мертвый. Дышит за двоих, надышаться не может.

– Ну что? – говорю погодя. – Нашел там что-то?

– Глубоко слишком, – отвечает Микола, когда чуть отдышался – Дна я так и не увидел. Не пройти нам низом. Придется в дом лезть.

– А кто в доме?

– А ты как думаешь?

Я смотрю на Миколу и к ужасу своему понимаю, к чему он клонит.

– Ладно, понял, – говорю. – Старуха там эта чертова. Мигула. И какой у нас план действий?

– До Гаки надо добраться, – говорит Микола. – Поищем в доме вход.

– А старуха?

– Будь на чеку. Она уже знает, что мы тут.

Короче, полезли мы наверх. А сваи из воды еще на добрые три метра торчат. Ну ладно, попыхтели, из воды вылезли, по сетке да по свае выбрались у левого фасада на деревянный край доски, что вокруг дома выложена, как парапет. От дома смертью и проклятиями за километр несет. Первый раз видел, чтобы бревна такими черными были. Жуть жуткая и тишина такая, что хоть песню не запевай.

На узком деревянном парапете стоять можно было, только прижавшись к стене спиной. Один конец дома глухо в лес уходит. Так что пушистые высокие ели его как бы проглатывают. К лесу мы не пошли. Еще когда плыли, мы заприметили дверь на фронтоне прямо под открытым окошком на втором этаже. Вот к этой двери и посеменили мы, влажные следы оставляя – я в кедах, а Микола босой.

У двери встали, полукопья в руки и друг на друга смотрим.

– Она наверху, – говорю. – Свет вчера там был.

– Бей метко, если что, – говорит Микола. – Она гостей не любит.

-Ладно, что теперь говорить то. Любит, не любит. Пошли уже.

И дверь пинаю, будто сотрудник ФМС, вламывающийся в подпольный гараж к незаконным эмигрантам. Дверь с яростным писком ржавых петель открылась нараспашку открылась, обнажая темное нутро дома.

Ну, я то, понятное дело, в дверях встал, как вкопанный. Героем решил себя показать. Дурак безмозглый. А Микола рядом стоит, но не в дверях, а у стены. Соображает он лучше меня.

Стою я так раз. Стою два, а внутрь, главное, не захожу, коленки так и дрыгаются. И тут откуда-то из темных гнилых деревянных коридоров со скоростью пули на меня набрасывается что-то зеленое, толстое, склизкое, с огромной мордой, со многими ногами и с невероятно длинным туловищем.

Я даже понять ничего не успел. Чую только, как влажный рот меня поперек тела схватил и огромными розовыми деснами пытается пережевать, чтобы в кишечник спустить. Я от неожиданности палку свою выронил и ору благим матом. Чудище, которое оказалось гигантской многоножкой, вздыбилось в дверном проходе на краю парапета, вытянулось высоко над прудом и вертит меня в воздухе, проглотить пытается. Половина тела с десятью ногами в доме остались, а остальная половина меня пытается пережевать. Небо перед глазами мельтешит, как на каруселях. И вспоминаю я Юльку, продавщицу мороженного. Думаю, красивая она была, зря к ней не подкатил. Да теперь уж и не успею.

Пока я так орал и в просветах ужаса вспоминал Юльку, Микола рвал глотку гораздо сильнее меня. Я краем глаза видел, как он отчаянно вонзает копье в гигантскую гусеницу. Он забрался на зеленое волосатое туловище, взял палку обеими руками и давай дырявить её.

-Отпусти его, сука! – кричит и мочит, и мочит, и мочит.

Там, где палку воткнет, его струей крови в лицо обдает, а он даже не вытирается. С другого боку дырку делает. Я бы если его тогда на болотах не видел, как он с Бизоном управился, решил бы, что парень точно псих. Короче раздырявил он зверя так, что тот обмяк от кровопотерь, а я из влажного беззубого рта выскользнул прямо в пруд. Кожа у меня в мурашках вся, глаза выпрыгивают из орбит. Смотрю я на эту гигантскую мертвую гусеницу. Голова у неё в пруду, а длинное тело на ножках-присосках все еще в доме находится.

– Давай быстрей сюда! – кричит Микола мне сверху.

Я палку из воды выловил и по туловищу гусеницы, как по огромному шлангу, обратно к дому забрался.

– Спасибо, – говорю Миколе за то, что спас меня.

– Да брось ты, – говорит. – Это же просто беззубая Мона была.

– Кто?