Перо ковыля

Этих хищников привлекают трехметровые тростники у берегов степных рек и озер, высотой почти в человеческий рост заросли крапивы, перепутанные, колюче-непроходимые дерезняки, куртины низкого миндаля бобовника, меж стеблей которого не пробраться не только лисе или бродячей собаке, но даже ежу. Там почти в полной безопасности устраивает луговой лунь на земле гнездо. В некоторые гнезда, как на дно узкого травяного колодца, горловину которого можно закрыть обыкновенной шляпой, не заглядывает даже полуденное солнце, и только лунь с его летными способностями может вертикально взлететь с него или точно опуститься на крошечный пятачок даже при сильном ветре. Птенцам из таких зарослей пешком не выйти, им из гнезда тоже только один путь: вверх, в небо.

Гнездо — простой травяной настил с неглубоким лоточком для яиц. Простой, но очень аккуратный. Самка подбирает для него сухие, недлинные соломинки, чтобы ложились поплотнее. В сырые, с частыми дождями весны помост толстый и всегда сухой, так как наседка после откладки первого яйца лежит на нем почти неотлучно. В сухие весны, наоборот, травинки, из которых сложено гнездо, лежат чуть ли не в один слой, и чтобы поддерживать около яиц повышенную влажность, самка подкладывает под них зеленые листочки и побеги.

Яйца почти белые, и не сразу заметны на них легкие, светло-рыжие мазочки. Какой-то едва уловимый оттенок, словно отсвет окружающей зелени, лежит на скорлупе. Дело в том, что изнутри скорлупа яиц лугового луня не белая, как у большинства птиц, а нежно-голубая, как утреннее небо. Яйца хорошо заметны сверху, и хотя участок колонии всегда находится под присмотром хотя бы одной птицы, которая может дать мгновенный отпор близко подлетевшей вороне или сороке, самка не рискует без особой необходимости оставлять гнездо. Она покидает его только на те несколько минут, которые нужны, чтобы съесть принесенную самцом добычу. Пока самка на своей кормовой площадке занята едой, самец патрулирует рядом или, опустившись на куст, следит с его высоты за обстановкой. Сытая самка, пользуясь его присутствием, не прочь немного полетать поблизости.

Но иногда она не спешит вернуться к яйцам или птенцам. Вираж следует за виражом, круги становятся шире. Прогулочный полет нравится ей настолько, что она не обращает внимания на пролетающих рядом грачей, которых нет-нет да и пугнет стремительным броском самец, чтобы выбирали дорогу стороной. Парит она до тех пор, пока, наверное, лунь не решает: «Довольно!», — и легкими бросками сверху вынуждает ее опуститься на гнездо, после чего снова улетает на охоту.

Дневное времяпрепровождение взрослого луня — полет, охотничий, патрульный, прогулочный, игровой. И если птица опустилась на землю, куст, копну, это вовсе не означает, что ей хочется отдохнуть. Да и вид стоящего на земле луня какой-то растерянно-недоумевающий: переберет клювом несколько перышек, а чем заняться еще, не знает. Не удавалось мне видеть самцов, уделяющих туалету специальное время. Похоже, что это делает за них в полете ветер. Ни разу не находил я их линных перьев. А один из самцов несколько дней летал с надломленным маховым пером, пока не догадался выдернуть его. Самки начинают линять, как только садятся на яйца.

Луни не гонщики и никогда не ловят летящую добычу. Чаще всего их можно видеть в поисковом, бреющем полете, когда они, почти не взмахивая крыльями, медленно плавают над травяными волнами, высматривая подходящую жертву. В безветрие полет лугового луня настолько медлен, что на небольшой дистанции с ним может состязаться нетренированный бегун. Любая другая птица при такой ничтожной скорости полета упадет, а лунь летит свободно и спокойно, готовый в любой миг схватить юркую полевку.

Особое настроение седым птицам создает свежий степной ветер, и даже семейные заботы не удерживают самцов от свободного полета и воздушных игр в одиночку. А в праздные дни после своего возвращения на родину они почти все время отдают выходу долго сдерживаемой удали. Едва утреннее солнце немного обогреет весеннюю степь, рождая над ней полупрозрачные облака, появляются в чистом воздухе луни. В струях тугого ветра птицы за шесть-семь витков набирают стометровую высоту и зигзагами пикируют вниз, негромко, как от восторга, вскрикивая: «кьек, ...кьее-кьек». На каждом повороте луни круто ложатся набок, а почти у самой земли останавливают свободное падение и снова уходят вверх, немного сваливая под ветер. Поднявшись до пухлого облака, они подхватываются вихрями и взлетают на них еще выше, и с теми же кликами снова несутся вниз, к тому месту, с которого начинали подъем. И вот что интересно: скорость пикирования огромна, но падение беззвучно.