Перо ковыля

Сорокопут продолжал строительство, пожалуй, не столько со старанием, сколько с нескрываемым удовольствием. Наверное, на этом этапе оно и не требовало особого умения, потому что птица укладывала материал кое-как, и несколько травинок упало на землю, но сама постройка мало-помалу становилась заметнее. Похоже было, что он начал сооружать гнездо, чтобы время не терять в ожидании самки. У некоторых птиц так бывает — не дождавшись самки, самец строит гнездо, поет около него, хотя все равно может оставаться холостяком на весь сезон. Так поступает, например, крапивник или наш сосед — домовый воробей. Ранней весной воробей, который ни осенью, ни зимой не мог найти себе пару, строит в одиночку гнездо и постоянно выкрикивает около него свою простенькую песню-призыв. Может быть, так повел себя и чернолобый: построю, мол, работа небольшая, и если прилетит запоздалая, все для нее будет готово.

И вдруг — заминка. Очередной прилет сорокопута затянулся. Но минут через пять работа продолжалась в прежнем темпе. Однако после второго такого исчезновения я стал следить за птицей неотступно, не опасаясь помешать ей ни в охоте, ни в сооружении гнезда. Сорокопут, уложив очередную былинку, стал внимательно приглядываться к чему-то на окружающих деревьях. Метнулся к одному из них, трепеща крыльями, завис у кончика веточки и аккуратно взял с нее майского жука. Потом опустился на прямой сучок и, держа добычу на манер пустельги или кобчика — в одной лапе, оторвал у нее жесткие надкрылья, лапки, голову, взял в клюв и перелетел на соседнее дерево.

От неожиданности я не уловил и не запомнил всех моментов его последующего поведения, но увидел нечто необыкновенное. На толстой, без коры и мелких веточек горизонтальной ветви лежала, нежась на солнце, сорокопут-самка. Не стояла, не сидела, а именно лежала, греясь и ничего не делая. Самец как-то робко подал ей очищенного жука и, пока она его не проглотила, сделал попытку добиться ее окончательной благосклонности. В его действиях не было полной уверенности, да, видимо, и самка не была готова сразу после долгой дороги и состоявшейся помолвки к тому завершению семейного союза, к которому стремился сорокопут. А тот, не обескураженный таким приемом, продолжал носить в развилку травинку за травинкой, нашел еще несколько клочков грязной ваты и уложил их туда же, а потом снова угощал самку лучшими жуками, пока не склонил ее к окончательному согласию, после чего с ней мгновенно произошла разительная перемена.

Только что лежала она на ветке, даже не глядя в ту сторону, где старался сорокопут, а тут сама принялась за работу. Выбросила из постройки то, что было на ее взгляд ненужным, и стала носить свежий материал. Чаще другой травы в ее клюве оказывалась полынь, и к вечеру готовое на две трети гнездо снизу выглядело светлым комом от массы подвяленной на солнце полыни. На окончательную достройку и отделку ушло еще два дня работы, с которой самка справлялась уже без участия самца. Тот или пел, или выяснял отношения с двумя соседями-сородичами, которые появились в рощице двумя днями позднее его, или кормил самку.

Когда гнездо было готово, обе птицы стали охотиться вместе, каждая для себя. Но все-таки нет-нет да и просила самка по-детски то, что ловил самец, и никогда не получала отказа. А когда она стала наседкой, сорокопут стал больше охотиться для себя, и самка была вынуждена ловить насекомых поблизости от гнезда сама. Но если ему попадалось что-то особенное, он отдавал ей.

По-прежнему нес сорокопут охрану участка, не отлетая, однако, далеко от гнезда. С сородичами отношения были улажены, и лишь иногда перед закатом то на одной, то на другой границе устраивались непродолжительные, безмолвные дуэли на взглядах. Посмотрят-посмотрят друг на друга, покрутят хвостами, но не так, как при пении, а вправо-влево, вверх-вниз, выписывая перекрещивающуюся восьмерку, и разлетятся. На скворцов, докармливающих выводок в дупле, сорокопут почему-то не обращал внимания. Может быть, потому, что те летали за кормом куда-то через поле. У вороны, поселившейся на другом, за дорогой, краю рощи, хватало сообразительности не лезть к сорокопутам. А когда на опушке появилась праздная сорока, она в ту же минуту пожалела об этом, потому что тут же была изгнана.

В день солнцеворота появились на свет пять птенцов. Мать и согревала их, и от солнца закрывала, а отец кормил всех. Не ведая устали, чаще, чем когда строил гнездо, планировал он сверху к опушке, высматривал добычу понежнее, помельче и носил, носил, отдавая насекомых самке, а она уже оделяла ими птенцов. Она же следила за чистотой в гнезде.

Не зря выживал сорокопут соседей с участка. Место кормом было небогатое, и каждая лишняя птичья семья составляла бы конкуренцию. И участок был невелик: сто сорок метров опушки на три семьи чернолобых сорокопутов.