Но в обед меня поджидал другой сюрприз. После сигнала, прозвучавшего неожиданно без десяти минут час, я увидел как больные в домашних халатах, спортивных костюмах, платьях и кофточках, а кто-то почти раздет с висящими на груди или боку мешками, наполненными мочой, в руках ложки, вилки и кружки, ринулись в столовую. Теперь уже я не торопился в очередь, а пошёл в свою палату съесть для аппетита пару помидор. Каково же было моё удивление, когда минут через десять войдя в обеденный зал, увидел его почти пустым. Моё удивление тут же переросло в изумление, буквально взорвавшееся негодованием, поскольку из раздаточного окна послышалась громкая брань в мой адрес по поводу того, что я шляюсь неизвестно где, а гоняться за мной никто не собирается, тогда как все должны быстро поесть и убираться, ибо раздатчице (а ругалась именно она – женщина солидного телосложения и не менее солидного возраста) некогда.
Сдерживая своё возмущение, я поинтересовался, почему дама разговаривает со мной таким тоном, словно я нахожусь в тюрьме, отбывая наказание за провинность перед обществом. На всякий случай сообщил женщине, продолжавшей кричать и буквально швырнувшей мне тарелки с едой, что я как журналист очень интересуюсь культурой обслуживания в больнице. Слово «журналист» произвело некоторый эффект: раздатчица снизила тональность речи, пробормотала что-то близкое к «извините», и вспомнила, что не положила мне на тарелку печенье.
Я уж не говорю о том, что в обеденном зале стояли столы непокрытые скатертями. Не замечаю того, что на столах отсутствовали общепринятые приборы: соль, перец, горчица и, извините за банальность, салфетки. Этого, как я понимаю, бюджет больницы не предусматривал. Но разговор. Внимательное отношение к больным, нервы которых расстроены уже самой болезнью, мне думается должно быть всегда, на любом этапе лечения.
После этого инцидента мне довелось ещё пару раз объяснять этой не в меру разнузданной женщине, которая, как мне сказали, ведёт себя так грубо всегда и со всеми больными, что в больницу люди попадают отнюдь не по своей воле, и их успешное лечение зависит не только от врачей, но и от доброго отношения всего остального обслуживающего персонала. Однако она продолжала кричать то одному, чтобы он не наливал слишком много компота в свою огромную кружку, то другому, что она не даст ему добавки, потому что он ей не нравится. Дополнительную порцию пищи она, правда, не давала никому.
В самом деле, порции всегда были настолько маленькими, что ими впору кормить только котят. В беседе с заведующим отделением я высказал своё недоумение порядком кормления. Он попросил написать об этом письменно. Написал, рассказав о грубости, и предложил вывесить расписание завтраков, обедов и ужинов, дабы больные заранее могли планировать своё время, а так же предложил вывешивать меню-раскладку, чтобы больные знали их рацион питания. Реакция на мои предложения оказалась почти нулевой. Только раздатчица стала немного сдерживать себя и стараться молчать. Не знаю, насколько её хватит.
Вспоминаю, как я дежурил у постели больного российского мальчика в госпитале пакистанского города Карачи. Мальчика и сопровождавшую его маму, кормили в палате. Еду привозили на тележке. Это понятно, поскольку мальчик лежал с загипсованной рукой, прикреплённой к стойке. Мне разрешалось питаться в кафе. Но питали нас, как говорится, словно на убой. В огромные тарелки накладывалось большое количество гарнира в виде риса или жареной картошки, предлагалось по половине жареной курицы, овощи, фрукты. Словом от голода мы страдать не могли. Чай или кофе могли пить в неограниченном количестве в любое время.
Между прочим, в Норвегии я встречал даже гостиницы, в которых для постояльцев установлены автоматические аппараты бесплатной выдачи чая или кофе. Я уж не говорю о больницах.
В нашей больнице, из которой я веду репортаж, тоже в фойе есть автоматы напитков, но платные.
Однажды питавшиеся в столовой заметили, что выдаваемые им варёные яйца далеко не первой свежести, то есть тухлые. Многие начали поднимать скандал и возвращать яйца. Любопытным состоялся у нас разговор с раздатчицей.
– Почему вы даёте тухлые яйца?
– Я не знала, что мне дали.
– Но теперь вы знаете и продолжаете их давать больным людям.
– Я сказала женщине, что яйца тухлые и спросила, будет ли она брать. Она взяла.
– Но вы не имеете права давать испорченную пищу.
– Это надо обращаться не ко мне.
Вот и весь разговор. Заведующий отделением тоже порекомендовал обратиться к диетсестре, но увидеть её мне не довелось за всё время пребывания в больнице.
Можно было бы, конечно, сказать об этом во время ежедневных утренних или вечерних врачебных обходов. Их обычно совершают по два человека в белых халатах. Один из них спрашивает:
– Какие проблемы? На что жалуемся?
Кто-то с больничной койки сообщает робким голосом:
– У меня, доктор, температура.
И слышит в ответ:
– Это хорошо. У кого нет температуры, тех мы отправляем на кладбище.