Перпендикулярный мир

Василий Романович Полещук был не просто хорошим начальником цеха. Он был очень хорошим начальником цеха. Он ладил с подчиненными, не ругал за глаза начальство и сохранил юношескую веру в непорочность воспроизводимого эксперимента.

— Опыт — критерий истины, — сказал Полещук Эдуарду Саввичу и указал перстом куда-то вверх. Михин посмотрел туда и не увидел ничего, кроме лампы дневного света.

— Данные убедительные, — сказал Василий Романович, зачем-то протирая совершенно чистые очки. — Однако жизнь учит нас, что данные могут сбежаться и случайным образом. Даже при малой вероятности каждого события в отдельности. Но чем больше контрольных опытов, тем меньше возможность случайного совпадения.

Михин немножко испугался.

— Что вы имеете в виду под контрольным опытом? — спросил он, переводя взгляд с люминесцентной лампы на очки Полещука.

— Я имею в виду то же, что и ты. Дождись дня, подгони параметры…

— И еще одну девку? — взревел Михин.

— Соображаешь, — похвалил Василий Романович. — Но прими к сведению: я тебе советов не давал. У нас был просто дружеский разговор.

— Сейчас был разговор, — ответил Эдуард Саввич и направился к двери. — А потом будет новая девка. Вы-то ее себе не возьмете.

— Не будет девки, — сказал вдогонку Полещук. — Но если станешь пробовать, узел смешения не запори. Взыщу без оглядки на эксперимент.

Михин ждал. Он ждал стечения атмосферных условий, а они никак не стекались. Он измучил всех бесконечными заявками на профилактические осмотры и ремонты. Он спал с лица и перестал заходить в курилку. И следил, следил за сводкой погоды…

День наступил в июле. Михин отключил автоматику и перешел на ручное управление. Каждые полчаса он бегал к заветному месту, где загодя, прямо на лужу конденсата, положил толстенное противопожарное одеяло. На одеяле никого не было.

Прошел день, второй, третий. На четвертый день появился сын Дмитрий. Но вслед за тем циклон, вторгшийся с севера, сбил на две недели погоду, а как только циклон повернул вспять, Михин обнаружил на байковом одеяле Алешу.

Полещука мучила совесть. С одной стороны, сделано открытие, которое нельзя утаивать от научной общественности, но, с другой стороны, благополучие семьи может оказаться под угрозой. Надев белую рубашку и выходные подтяжки, Полещук направился к Михиным.

Эдуард Саввич варил в большой кастрюле геркулес на молоке, Людмила гладила пеленки. Вместе поговорить не получалось, потому что геркулес легко подгорает, а спалить пеленку хватит и минуты. Василий Романович, словно посредник на международных переговорах, бегал из кухни в комнату, согласовывая с Михиными дальнейшие шаги. Младшие дети спали, старшие путались у Полещука под ногами. Маринка просилась на руки, потому что ей очень нравились полещуковы подтяжки.

Не спуская Маринку на пол, Полещук мотался по квартире, пока не договорился обо всем с Михиными. На следующий день он составил пространную бумагу, нечто среднее между научной статьей и докладной запиской, и отнес ее генеральному директору. Генеральный кое-что вычеркнул (факты и только факты, мы практики, а не теоретики), кое-что вписал (пусть будут видны достижения комбината), завизировал текст и отправил в вышестоящую организацию.

Два месяца спустя на комбинат приехали товарищи из министерства, а с ними видный ученый, вроде бы даже член-корреспондент. Комиссия походила по цехам, побывала у Полещука, постояла за спиной Михина в операторской и сверху, с эстакады, посмотрела на узел смещения. Вниз, по железному трапу спускаться не стали, а пошли сразу к генеральному и просидели у него с час. Как только гости уехали, генеральный вызвал Полещука. Они поговорили без свидетелей минут десять. Полещук вернулся в цех, вызвал Михина и говорил с ним минуты три. Когда Эдуард Саввич вышел из тесного кабинета, его встретил вопрошающий взгляд секретарши.

— Не хотят, и не надо, — буркнул Михин неопределенно. — Нам с Людкой легче.

И пошел к себе.

Казалось, вопрос был закрыт, но к весне в одном уважаемом журнале появилась статья под названием «Гомункулусы в эпоху НТР». Статья пространная, цитировать ее мы не — будем, а говорилось в ней, что нынешняя химия и физика сделали реальностью то, о чем могли только мечтать естествоиспытатели в мрачную эпоху Средневековья, когда не было ни ядерного синтеза, ни биологически активных веществ. И что достижения биотехнологии, похоже, способны воплотить в жизнь давнишнюю идею гомункулуса, хотя, конечно, эмпирические результаты, полученные в городе Н., еще ни о чем не говорят и предстоит глубокий научный поиск, который, естественно… ну, и так далее. Статью сопровождал комментарий кандидата наук. Случаи самоорганизации материи, писал кандидат, известны науке, и хотя вероятность их крайне мала, но и монета, падая, может стать на ребро. Нечто подобное, видимо, и произошло на химкомбинате, если, конечно, понимать в данном случае монету не прямо, а фигурально.