Есть ответы на его газели и в Диване
Низари Кухистани (ок. 1247–1320), чье творчество представляет особый интерес, поскольку в нем ярко проявляются некоторые типичные черты нового этапа развития персидской литературы, такие как: рост популярности малых поэтических форм, превращение суфийской образно-символической системы в универсальный поэтический язык, дальнейшее расширение практики «составления ответов» (назира-нависи), в том числе иронических, на образцовые сочинения предшественников и современников.К примеру, у Са‘ди есть большая группа газелей с радифом дуст
(«друг», «подруга», «любимый», «любимая»). В Диване Ни– зари также можно обнаружить подобную группу. В ряде случаев связь с газелью-образцом Са‘ди явственно видна не только на формальном уровне (размер, рифма, радиф), но и в содержательном плане. Вот начало газели Са‘ди:Для меня живая вода – пыль в квартале подруги,Если даже прекрасны оба мира, я тоскую по лику подруги.Нет иного волнения в городе, кроме как из-за кудрей любимой.Иной смуты нет под небесами, кроме как из-за сводов бровей подруги…Если склонит меня к себе родинкой подруга,До скончания века буду носить в ухе кольцо[2] черного локона подруги.В газели Низари можно найти сходные мотивы, однако они по– иному распределены в композиции стихотворения:
Я снова увидел себя в райском саду подруги,Пил я живую воду, созерцая красоту лика подруги…Вчера ночью мои руки до рассвета были скованы цепью ее кудрей,Снова искал я сердце в каждом изгибе локона подруги.Присмотрелся я и увидел свое сердце в плену,Сидел я затворником под сводами бровей подруги.В обеих газелях повторяются образы живой воды, упоминаются одни и те же феномены красоты возлюбленной – лик, кудри и брови, присутствуют мотивы разлуки, свидания и рабского любовного служения. Обе газели окрашены в тона мистической лирики.
Низари родился в городе Бирджан исторической провинции Кухистан и, судя по свидетельству средневековых источников и литературному прозвищу – тахаллусу
, принадлежал к среде исмаилитов-низаритов. Несмотря на сокрушительный удар, который нанесли по исмаилитским общинам монголы, в Кухистане продолжалась тайная деятельность отдельных групп. Некоторые специалисты, занимающиеся историей исмаилизма, полагают, что Низари был первым автором-низаритом, который начал использовать для выражения исмаилитских идей суфийскую поэтическую модель, что в дальнейшем было взято на вооружение многими авторами– исмаилитами в Иране, Афганистане и Центральной Азии.Преклонение Низари перед стихотворным даром Са‘ди не помешало ему в скрытой форме осуждать своего современника, стремившегося найти широкое практическое применение этическим построениям суфиев, за излишнюю «светскость», общедоступность:
Са‘ди – поэт внешнего [знания], который говорит равноСо знатным и простым, ученым и невеждой…Благодаря сладостности своих живительных словВо всем мире он прославился красноречием.А мои ничтожные хадисы в одеянии иносказанияПредназначены для избранных иного духовного мира.(Перевод Ч. Байбурди)По всей видимости, Низари великолепно знал все произведения Са‘ди и не только подражал им, но в ряде случаев полемизировал с их создателем. В частности, исмаилитский поэт следовал Бустану
Са‘ди, создав по образцу этой поэмы свою «Книгу руководства» (Дастур-нама), на что указывает общий для обеих дидактических поэм размер – мутакариб. Это сочинение представляет собой руководство относительно того, как следует вести себя на пирушках и приобрести выносливость в употреблении вина.Е.Э. Бертельс, сделавший в 1923 г. перевод поэмы, высказал мысль о том, что ее можно считать своеобразной пародией на сочинение Са‘ди, поскольку автор поучает своих читателей в искусстве винопития. Оставаясь в рамках традиции адабной литературы, Низари заметно сужает тематику произведения, адресуя двум сыновьям советы, полученные им в свое время от отца касательно вреда и пользы вина, поведения на царском пиру, порядка приема гостей, утреннего похмелья и других норм пиршественной культуры.