Персидский джид

Короткий ход привел к толстой железной решетке, заменявшей дверь. В пробои был вставлен амбарный замок ужасающей величины, весом чуть не в полпуда.

– Да он, поди, старше меня, – заметил Башмаков, вставляя ключ. – Будь он неладен! Заржавел!

– Сразу после смуты вешали, – определил Сарыч. – Когда полячишек повыкинули и всю дрянь из Кремля возами повывезли, тогда и заперли собор снизу.

Провернуть ключ удалось только Богдану. Замок вынули, Данила навалился на решетку плечом, она отворилась, Сарыч выставил перед собой факел и оглядел местность.

– Ну, кажись, большой крытый ход сыскали.

Данила огляделся – похоже, решетка знакомая, именно тут они с Настасьей проходили и он ей пистолем грозил.

– Теперь ты веди, – велел Настасье Башмаков. – Бежать попробуешь – пристрелю, тут и останешься.

– У тебя рисунок был, – напомнил Данила.

– Дома остался, – огрызнулась она.

– Нет у тебя, девка, дома, – укоризненно сказал Сарыч. – Давай, веди, а мы за тобой.

В сущности, нужно было только перейти подземную улицу и взять чуть правее – там и открывался ход, ведущий под Ивановскую колокольню.

– А там, выходит, Тайницкая башня с воротами? – показав рукой, спросил Данила.

– Она самая, – неохотно подтвердила Настасья.

– Твоя милость, позволь сходить! – обратился Данила к Башмакову.

– На что тебе?

– Посох поискать!

– Дался тебе тот посох! – воскликнул Богдаш.

– Убедиться надобно, что он там. Батюшка Дементий Минич!

– Заплутаешь один, а Настасью с тобой не пущу.

– Где ж там заплутать? До башни, поди, все прямо, а потом… а потом вправо свернуть…

– Да я тебе и без посоха верю, что Бахтияр под землю лазил и тут на него напали.

Данила помотал головой.

– Нет, твоя милость, не в том дело. Где он кошель с воровскими деньгами взял? Коли найду посох – может, и это дело прояснится.

– Экий ты упрямый… Желвак, сходи с ним, далеко не забредайте и чтоб тут же назад.

– Как твоей милости угодно.

Богдаш взял у Стеньки факел.

– Пошли, Данила.

Они быстрым шагом, чуть скользя на расползавшейся под ногами мелкой дряни, которой был усыпан ход, дошли до трех широких ступенек; поднявшись, попали в каменные палаты, откуда вела вверх узкая лестница, а вправо, вбок, – новая земляная нора. Имелась также дверь, которую лет сто не открывали, и четырехугольная дыра в полу, тоже какая-то сомнительная, не мастером-строителем задуманная, а кем-то проломанная.

– Туда, что ли? – спросил Богдаш, показав направо.

– Сдается, туда. В той стороне Благовещенская и Водовзводная башни… – Данила прислушался и прижал палец к губам.

– Ты что?

– Оттуда кто-то лезет…

– Один?

– Не один, говорят меж собой, – прошептал Данила. – Гаси факел… Сдается, я знаю, кто это…

– Обнорский с приспешниками?…

– Тот бляжий сын, видно, смог из Кремля выбраться только утром, когда богомольцев впустили. Потому они только сейчас и прибежали. Коли точно они…

Голоса были уже близко, предупредить Башмакова конюхи не успевали. Да и как? Знаменитый ямщицкий свист, который они переняли, спугнул бы налетчиков – и только.

Богдаш сунул факел в грязь и притоптал. Данила при последних вспышках угасающего огня отступил к лестнице и за руку втянул на ступени товарища.

Понемногу в каменной палате делалось светлее – это по выложенному старым семивершковым кирпичом ходу приближались люди с факелами. Наконец первый вошел. Данила и Богдаш разом подтолкнули друг дружку – это был их старый знакомец Ивашка Гвоздь.

За Гвоздем шагал юноша в черном кафтане, высокий и тонкий, той породы, которая заставляет девок и женок терять последний разум, одни черные глазищи чего стоили! Одна только отметина портила его красу – большое родимое пятно на щеке, о котором знающие люди говорят, что-де метка от чертова когтя.

Третьего человека Богдаш признал не сразу, потому что видел очень редко да и не чаял встретить в подземелье, Данила же признал и не удивился: сдается, стрельцы в Разбойный приказ посланы напрасно и до места своей службы подьячий Соболев не дошел.

Четвертым шел с факелом их недавний пленник Афонька Бородавка. Пятым – увесистый дядька с особой приметой – безбородый. И замыкали это шествие двое, кого разглядеть было уже невозможно.

Вот теперь можно было нападать.

Конюхи понимали, что вдвоем против шестерых – не бой, но в неожиданном приступе один боец троих как раз и стоит. Опять же, у Богдана были за поясом два пистоля, у Данилы – один. При удаче троих противников они могли положить сразу. Да и хитрость много чего значит – Богдаш удержал товарища от немедленного прыжка с лестницы, позволил налетчикам приблизиться к ступеням, за которыми был поворот в подземную улицу.

Тут-то и грянули два выстрела, а следом раздался пронзительный свист – Богдаш докладывал Башмакову, что это они, конюхи, вступили в бой.

Уложить удалось толстяка (в него целил Данила, стрелок не очень опытный, здраво рассудив, что по такой туше в трех саженях не промахнешься) и кого-то, конюхам неизвестного. Теперь уж было полегче – двое против четверых.

Конюхи спрыгнули с высоких ступенек, готовые к рукопашной. Богдаш держал пистоль наготове для того, кто сунется первым.