Персидский джид

– Да нет, срублен-то давно, а перестраивали его, поди, как боярин жениться вздумал. Новый сруб ставили, да горницу, да светлицу, да сени меж ними, да повалушу, да гульбище, где боярышням сидеть, – перечислил Мирон то, что увидел на боярском дворе, и Стенька позавидовал такой наблюдательности: то, что подметил Мирон, могло пригодиться при розыске, а ему и в ум не вошло приглядеться к хоромам.

– На Сицкого двор мы вроде заползти никак не могли… – Стенька стал припоминать, далеко ли стоял погреб от хором и в которую сторону он под землей простирался.

Мирон тем временем нашел себе занятие – отыскав ветхий лубяной короб, выкинул истлевшее содержимое, стал разбирать его на полосы луба, а полосы накручивать на какую-то палку, чтобы получился факел.

– Ты мне лучше, Степа, другое скажи – куда тот блядин сын Феодосий подевался! – вдруг воскликнул Мирон. – Ведь как сквозь землю провалился!

– Встал с петухами, подбросил мертвое дитя и дал деру, – предположил Стенька. – Погоди, Мироша, ведь чей бы то погреб ни был – не через нору же в него попадали! Дверь и лестница должны быть!..

– Ан нет, Степа. Спозаранку кобели по двору шастали. Он бы до ворот добежать не успел. А тын у боярина высокий. Бережет дочек!

– Да ну тебя и с Феодосием твоим вместе… – Стенька был озабочен, как выбраться из погреба, и о мертвом младенце думать не желал. – Дай-ка я вдоль стен проберусь. Грязи-то! Тут с польского времени, поди, все это дерьмо валяется… Гляди, Мироша!

Он поднял с почерневшего от времени и сырости сундука немалых размеров пищаль.

– Ну, пищаль… Эка невидаль… Ты слушай, что я тебе толкую. Тот Феодосий младенца в мешке принес, спозаранку его подбросил, а сам куда девался? Помнишь, вопила дворня – троих-де богомольцев имать надобно? Стало быть, он со двора не через ворота и не через тын убрался… Стало быть…

– Он и посейчас где-то тут? – догадался Стенька.

– Вот то-то!

– Куда ж он шмыгнул?

– Куда? – Мирон разжег наконец свой факел, отчего в подвале вмиг сделалось веселее. – Ну, давай рассуждать. Он от подклета до сада добежал и младенца из мешка выкинул.

– Далековато бежать пришлось, – заметил Стенька. – Диво, что его псы не потрепали. Неужто не мог бедное дитя в ином месте положить?

– Для чего-то ему нужно было под боярскими окнами младенца кинуть…

– Выходит, прав Деревнин – мстят боярину, и мстят жестоко? А дворня на боярского сына думает… Слыханное ли дело, чтобы сын с отцом так посчитался?

– Неслыханное, свет…

Ярыжки примолкли.

– Сколько дней, как дитя пропало? – вдруг спросил Стенька.

– Дня четыре, поди. А что тебе с того?

Стенька пожал плечами и пошел дальше вдоль стены, отодвигая короба, отпихивая ногами мешки – из одного в дырку посыпалось черное зерно…

Он не знал, зачем ему в его рассуждениях нужны эти четыре дня. Они были необъяснимы – коли неизвестный мститель решил проявить такую жестокость, зачем не сразу сделал свое злодеяние явным? Зачем подвел под пытки комнатных женщин? Ведь одна из них помогла ему, это несомненно! И ее же подвел под пытки? Не опасаясь, что выдаст?

Для чего?…

Возможно, злодей хотел огорошить боярина в заранее намеченный день – в память о неком им обоим известном событии? Выкрал дитя, когда получилось, а подбросил – в нужный день?

Дело становилось все более смутным.

– И ведь мы рядом с тем мертвым телом всю ночь проспали! Спаси и сохрани! – Мирон, перекрестившись, пошел с факелом следом за Стенькой. – Как выберемся – живо в приказ! Надобно того Феодосия сыскать! Хорошо, примета у него знатная – с таким пятном на роже он от нас никуда не денется. А как начнут пытать – с первой же виски во всем признается, сучий сын, выблядок!

Стенька подумал, что рассуждать можно хоть до морковкина заговенья, а поиск и поимка инока – то настоящее, чем придется заниматься и что сулит удачу.

– Да вот же она! – воскликнул Мирон.

Дверной проем вмиг был освещен факелом. Но высокие ступени вели не вверх, как бы следовало, а вовсе вниз.

– Что за притча? – удивился Стенька.

– Добрый боярин тут жил, погреба двухъярусные имел, – объяснил Мирон. – Должно быть, еще до поляков строены. Пойдем, Степа, куда-нибудь да выберемся!

Он повеселел.

– А как полагаешь – куда?

– А и к Москве-реке можем выйти, коли повезет, – Мирон даже разулыбался. – Коли хоромы старые, то, может, еще с тех времен, когда от татар нападения ждали и о том, где при осаде воду брать, беспокоились. Слыхал, под иными башнями засыпанные колодцы находили? А коли под Кремлем и есть тайники, так непременно к воде ведут.

– Либо в самое Замоскворечье, – добавил Стенька. – Может, еще на тот ход набредем, которым боярин Морозов из Кремля уходил…

– Нишкни! – прикрикнул на него Мирон и вдруг, поняв всю глупость своего страха, рассмеялся. Кто бы их, двух переносчиков сомнительного известия, тут услышал?