Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты

– Я просто не могу поверить, чтобы персияне были столь неблагоразумны!

С осени 1825 года в пограничных русских землях начались персидские грабежи. Агенты Аббаса-Мирзы рыскали в ханствах и по татарским дистанциям.

В начале ноября 1825 года конный российский патруль, стоявший на берегу озера Гокчи, был внезапно атакован персидскими войсками. В поддержку конной милиции подошла рота егерей. После этого персы ретировались, но едва егеря ушли, персы атаковали снова, еще большими силами. Снова вернулась рота, и снова персы отошли. Такая игра в «кошки-мышки» выматывала и физически, и психологически.

Чтобы снизить градус напряжения, Ермолов послал в Тегеран к шаху чиновника Мазаровича. Шах принял того ласково, но, когда речь зашла о пограничных конфликтах, развел руками:

– Все дела по спорам я возложил на Аббаса‑Мирзу, поэтому все решайте в Тавризе.

Когда Ермолов получил письмо Мазаровича с ответом шаха, он в очередной раз усмирял горцев. Только что фанатиками был предательски убит генерал Лисаневич и горцы вновь взбунтовались. А затем из столицы стали приходить одна за другой тревожные вести: внезапная смерть императора Александра, отказ от престола великого князя Константина, мятеж декабристов и восшествие Николая I.

Взойдя на трон, император Николай обратил особое внимание на персидские дела, велев Ермолову, как и его старший брат, удерживать заключенный с Персией мир, пока сама она его не нарушит.

* * *

В день восстания декабристов 14 декабря в Петербурге находился английский полковник Шиль, пользовавшийся доверием Аббаса-Мирзы. Не разобравшись до конца в политической ситуации, Шиль решил, что мятеж на Сенатской площади – это начало драки за российский престол двух братьев— Константина и Николая. Уже на следующий день Шиль помчался из Петербурга в Тавриз.

– Ваше высочество, – заявил Шиль, примчавшись во дворец принца, – в России вспыхнула междоусобная война между братьями императора!

– Ну и что? – пожал плечами Аббас-Мирза. – У нас в Персии после смерти каждого шаха резня между претендентами обычное дело!

– Дело в том, что пока в России претенденты дерутся между собой, самое время порвать в клочья Гюлистанский мир!

Аббас-Мирза сразу напрягся. Соображал принц быстро.

– Сейчас самый благоприятный момент для вторжения в Грузию. У русских там слабые силы, а из-за драки царевичей помощи в Тифлис никто не пришлет.

Аббас-Мирза от радости даже вскочил с трона:

– Неужели это не сон?

Затем посмотрел на англичанина и деланно вздохнул:

– Но моя казна пуста!

– Об этом не беспокойтесь! – заверил его Шиль. – У вас есть верные друзья! Деньги будут!

Одновременно в Тегеране посол Макдональд открыто потребовал от шаха войны с русскими, угрожая в противном случае лишить Персию миллионной субсидии, которую платила шаху Ост‑Индская компания. «Партию войны» возглавил купленный с потрохами зять и первый министр шаха Аллаяр‑хан.

* * *

У Ермолова как у человека амбициозного и своенравного всегда было много врагов. Ермолов был неуступчив, резко писал и еще резче говорил. А знаменитые ермоловские сарказмы задевали за живое многих, становясь анекдотами. Однажды великий князь Константин Павлович спросил Ермолова:

– Знаешь ли ты, Алексей Петрович, сколько у тебя врагов?

Тот лишь усмехнулся:

– Я считал их, когда их было много, но теперь их набралось без счету, и я перестал о них думать!

Однако, как показало время, думать о врагах все же следовало. Пока был жив благоволивший Ермолову император Александр, он был неуязвим, и враги помалкивали. Известия о внезапной смерти императора Александра, присяга цесаревичу Константину, отречение его от трона и присяга императору Николаю I следовали так быстро одно за другим, что курьеры едва успевали доставлять в Тифлис все новые и новые известия. Позднее в вину Ермолову поставят то, что он якобы промедлил с присягой императору Николаю в ожидании подтверждающей информации. А как он должен был поступить при такой свистопляске? Единственным косвенным обвинением в адрес Ермолова было то, что декабристы внесли его имя в список своего будущего республиканского правительства. Впрочем, внесли они не одного Ермолова. В списке значились и адмирал Мордвинов, и член Государственного совета Сперанский. После этого в Петербурге начали распространяться слухи, что «проконсул Кавказа» причастен к заговору декабристов и якобы даже мечтал повести свой корпус прямо на Петербург. И хотя никаких доказательств тому не было, новый император Ермолову уже не доверял. По рукам в Петербурге ходила злая карикатура, изображающая кавказского солдата в изодранном мундире нараспашку, в синих холщовых широких шароварах, заправленных в сапоги, в черкесской папахе на голове, с дырявым котелком сбоку. Карикатура была направлена явно против «проконсула Кавказа».

Летом 1826 года на кавказские воды приехал лечиться близкий друг наместника статс‑секретарь Кикин, первым сказавший, что дни Ермолова уже сочтены.

– Не стращай меня своими пророчествами, – отмахнулся тот. – Чему бывать, того не миновать!

Хотя, думается, на душе у него было тяжело.