Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

В 1727 году в лагере на Куре скончались 1804 человека; из 2636 имевшихся налицо солдат и офицеров 1496 были больны. (Согласно другим данным, на Куре от болезней погибли 3360 человек^{527}.) Некому было командовать: умерли прибывший с полками генерал-лейтенант Штаф, генерал-майор Никита Шипов, два полковника, три майора, 16 капитанов, восемь поручиков, восемь подпоручиков, восемь прапорщиков, полковые квартирмейстер, поп и лекарь. Остававшийся по чину старшим бригадир Штерншанц командовать не мог, поскольку «стар и не умеет по-русски», а заменить его было некем, «…ис полковников ни одного такова нет, на кого б мошно надеятца», — сокрушался Долгоруков^{528}. В сентябре пришлось начать вывод войск с Куры, где был оставлен лишь небольшой гарнизон в 400-500 человек; так была похоронена мечта Петра I о создании в этих краях нового центра «восточной коммерции». Долгоруков с горечью писал, что императора ввели в заблуждение: «А повелено на Куре крепость построить, ради опасения турок, — чаяли, турки захватят на Куре, и крепость учинят, и морских судов умножат, что все не так донесено блаженные и вечно достойные памяти императорскому величеству: не токмо морских судов строить, и дров нет». А потому можно оставить на этом месте «небольшую крепостцу на баталион, и щерботам но препорции людей при них быть, для коммуникации и для укрепления Сальянской провинции и степей, а достальных всех людей вывесть в другие места»^{529}.

Постоянно тяжелой оставалась ситуация в Гиляне. «Лихорадка свирепствует здесь круглый год, в особенности же около весеннего равноденствия и в июле и августе месяцах. Здоровым временем года считаются месяцы от апреля до июля. Сами туземцы почти все страдают этой болезнью или ее последствиями. Достаточно иногда одного или двух пароксизмов, чтобы свести в могилу самого здорового человека» — так описывали этот край русские географы в середине XIX века^{530}.

Сырую прибрежную низменность покрывали леса, а дорогами служили тропы для вьючного скота, проложенные сквозь чащи и болота. «Вследствие частых осадков с гор стекают в море многочисленные реки. В сухую погоду они немноговодны, но в половодье превращаются в бешеные потоки, все сокрушающие на своем пути. В низовьях они утрачивают свою стремительность и на побережье образуют внутренние стоячие озера, окруженные непроходимыми трясинами, заросшими камышом и осокой, называемые здесь морцами или мордабами (мертвая вода). Во время засух обнажившиеся трясины начинают гнить, распространяя зловоние и порождая мириады мошек и комаров, которые являются источниками малярии. Также порождают злокачественные лихорадки возделываемые на побережье рисовые поля (чалтыки)», — предупреждали о климатических особенностях этого участка «персидского театра военных действий» военные специалисты уже в XX веке^{531}.

Все эти условия отражались на состоянии сравнительно небольшого русского корпуса в Гиляне, данные о котором приводятся нами ниже на основании рапортов В.Я. Левашова в относительно спокойные 1730-1732 годы^{532}:

Напоминаем, что речь идет только о регулярных войсках, а помимо них командующий располагал в Гиляне конницей от 800 до тысячи человек из казаков и конных армян и грузин, но потери среди них не всегда фиксировались.

Для сравнения можно указать, что в расположенных на Украине 14 драгунских полках, примерно в два раза превышавших по численности гилянский отряд, потери от болезней за сентябрь — ноябрь 1723 года составили 70 человек и 150 лошадей. Только в двух особенно страдавших от «лихорадки и поноса» частях имелось значительное число больных — 151 в Кроншлотском драгунском полку (с 15 сентября по 1 января 1724 года умерли 16 человек) и 213 в Олонецком (за тот же период умерли 19 человек); в остальных полках, подавших сведения о заболевших, таковых насчитывалось по 20-30 человек^{533}.

В каждом из указанных выше рапортов Левашов просил прислать от семи до десяти тысяч человек, которых никогда не получал, а прибывавшие пополнения едва могли поддерживать прежнюю численность войск. Не хватало и полковых попов — их приходилось присылать «сверх комплету». В октябре 1731 года в Реште имелся только один здоровый священник, а остальные «больны при смерти», «больным в потребах служить не могут, и люди уже давно помирают бес покояния»^{534}.

1727 год был самым тяжелым для Низового корпуса. Болезни унесли жизни едва не половины его солдат и офицеров, и Долгоруков требовал для покрытия «великого некомплекта» присылки 8135 человек, не считая офицеров и извозчиков^{535}. Всего же по ведомости 1731 года^{536} тогдашнего командующего В.Я. Левашова убыль унтер-офицеров и рядовых «регулярных» войск корпуса составила:

* Подсчеты наши. — И. К.

Но и в другие годы убыль была настолько велика, что не покрывалась пополнениями: по данным на ноябрь 1728 года реальный состав пехотных полков корпуса составлял от 400 до 700 человек, то есть меньше половины штатной численности^{537}; таким же он оставался ив 1731 году.