Персиковый сад (сборник)

– А, да, спасибо, – ответил толстяк и переложил бумажник в нагрудный карман.

«На здоровье, – мысленно ответил Карман. – Ешь, не обляпайся!» Если бы его спросили, почему так поступил, он, карманник-профессионал, имевший три ходки по 158-й, ответить не смог бы. На душе у Лешки было скверно, все время думалось о Григории, вспоминались их разговоры, как однажды они даже выбрались на рыбалку, сидели ночью у костра и совсем не пили, потому что Григорий случайно разбил единственную бутылку перцовки, которую они взяли с собой. А еще вспоминалось, как Григорий всегда гонял мальчишек, детей нищей братии, когда те совали головы в полиэтиленовые пакеты, чтобы словить кайф, надышавшись парами клея.

– А ну, брысь! – кричал он, размахивая костылем. – Башки поотшибаю, токсикоманы долбаные!

Был еще такой случай. Приехал к Лешке корешок из Челябинска, где он продулся в пух и прах в карты. А с корешком – подружка с дочкой-малолеткой. И жить-то им было негде, так как комната этой самой подружки тоже была проиграна. Куда их поселить хотя бы на первое время? Карман обратился к Григорию: выручай, дескать. Тот пошептался с нищими у собора, и уже через час вручил Лешкиному корешку ключ от комнаты в коммуналке.

– На три дня, – сказал Григорий. – Устроит? А там что-нибудь придумаем.

– Как сумел? – удивился Лешка.

Покосившись на свою звездочку, Григорий ответил:

– Правительственный канал. Специально для кавалеров ордена Красной Звезды!

– С меня причитается.

Григорий подмигнул и, опершись культей на костыль, сказал:

– Всегда готов! Как кавалер и юный ленинец. Хочешь, стих прочитаю?

Карман пожал плечами.

– Сам, что ли, сочинил?

– Нет. Из меня поэт, как из тебя участковый. Вчера в «Бивне» залетный читал, а мне запало.

– Ну, давай, коли хочешь.

Григорий кашлянул в кулак и стал вполголоса читать:

В грехах мы все – как цветы в росе,

Святых среди нас нет.

И если ты свят – ты мне не брат,

Не друг мне и не сосед.

Я был в беде – как рыба в воде,

И понял закон простой:

Приходит на помощь грешник, где

Отвертывается святой.

В. С. Шефнер. Грешники

Карман помолчал, потом как-то неуверенно произнес:

– Это ты загнул, братишка! Че мы про святых-то знаем? Они тоже, поди, всякие бывали.

– Тут про других, – сказал Григорий. – Про тех, что прикидываются святыми. Я так понимаю. Видал, чай, таких-то?

– Я много чего видал.

– И я тоже. А теперь беги, брат, за бутылкой. И кореша своего позови, я ему кое-что растолкую про карточные игры.

Давно это было. И кореш уже снова на киче, и Григория нет…

До самого вечера бродил Карман по городу, а когда стемнело, не заходя домой, пошел в собор. У ворот стояли трое нищих, среди них Наташка-рыжая.

– Ты куда это, Леша? – спросила она, подмигивая. – Или помолиться решил?

Карман остановился, закурил:

– Помолиться тебе бы не помешало, Рыжая.

Наташка привалилась плечом к столбу, засмеялась:

– Вот грехов накоплю, тогда и молиться буду.

– А сейчас что, мало?

– Не полна коробочка, Лешенька. – Она переступила с ноги на ногу и игриво продолжала: – Вот стану старой… Может, в монастырь пойду.

Лешка хмыкнул.

– Там тебя заждались, шалаву такую. – Он докурил и, затоптав окурок, прошел за ограду.

– Слыхал? – вслед ему крикнула Наташка. – Приятель твой помер, Григорий-безногий?

– Слыхал. – Он сделал несколько шагов и остановился. – Знаешь, Наталья, а ведь можно и не дождаться.

– Чего? – не поняла она.

– Да когда полная коробочка-то будет. Григорий вон тоже хотел новую жизнь начать, а взял да и помер.

– Мы пока что, Лешенька, тут. Живем. «А смерть придет, помирать будем!..» – нараспев закончила Наталья.

– Да… Мы тут. А его нету.

В храме пахло воском и ладаном. Справа от Царских врат невидимый за высоким киотом чтец быстро и монотонно читал незнакомые Лешке слова: «Милость и суд воспою тебе, Господи. Пою и разумею…»

О чем это? Что это значит? «Милость и суд…» Про суд – это понятно. А милость – что-то ее не видно совсем. Алексей, чувствуя себя чужим, стоял у входа, сжимая в пальцах только что купленную тонкую свечку. Он бывал в соборе неоднократно, обычно утром или днем, быстро ставил свечи и уходил. Ему было неуютно и тяжело, но необъяснимое чувство влекло его сюда. Он никогда не воровал в храме, а однажды даже крепко побил Витю из бомжатника, который украл в церкви икону, и заставил его вернуть украденное на место. Сам знал три образа – Иисуса Христа, Богородицы и Николая Чудотворца. Возле них и ставил свечи. Эти иконы показала ему в детстве бабушка, которая и читать-то едва умела, но была очень набожной, необыкновенно доброй и смиренной. Про таких говорят: душа чистая. Она и воспитывала Лешку, так и не увидевшего ни разу своих кочевых родителей. Души не чаяла во внуке, а он и похоронить-то ее не смог – сидел в СИЗО, ожидая очередного суда. Это мучило его все последующие годы.