Персона нон грата

— Перед смертью не надышишься.

— Почему ты сказал «перед смертью»?.. Ты знаешь обо мне?

— Знаю, — отвечает Лоранд. Так, думает он, женщина скорее отвяжется.

— Знаешь! А почему я их убивала, ты знаешь? Не знаешь… Никто не знает… А сейчас этот ящик напомнил… напомнил!

Резиновые плечи вздрагивают под резиновыми перчатками. Разумеется, женщина по прозвищу Эмболия плакать не может. Значит, это машину кидает на рытвинах. Хотя какие рытвины на шоссе?

— Поцелуй, — жалобно сказала темень под брезентом голосом Эмболии. — Молю тебя. После этого ящика… я не могу… мне нужно почувствовать себя женщиной. Не лягушкой, которую препарируют под ярким светом.

Как гуттаперчевую куклу, Лоранд прижимает женщину к груди, и в этот момент машина останавливается. Инструктор откидывает брезент:

— Пригрелись, голубки? А если бы я не запаковал вас в резину?

Назло инструктору Лоранд целует Эмболию:

— На той стороне ты мне все расскажешь. Не бойся! Ты женщина. Не лягушка.

В стороне от трассы, за деревьями, стоят два седельных тягача с прицепами. Лоранд и Эмболия бегут к машинам под проливным уже дождем. Топливные баки размонтированы. Водители торопят — через полчаса на таможне пересменка, можно проскочить без лишних осложнений.

Лоранд забирается в топливный бак «камеона», разъятый пополам, словно раковина. Голова идет кругом от запаха дизельного топлива, хотя сейчас бак пуст. Инструктор проверяет кислородный прибор, и Лоранд крепко сжимает загубник зубами. Верхняя створка раковины закрывается.

Не доезжая километра до пункта пограничного и таможенного контроля, автомобиль останавливается. На Лоранда, скрюченного в баке, обрушивается водопад солярки. Теперь не страшен самый бдительный досмотр. Теперь главное — терпеть.

Бесконечно тянется время. Лоранд привыкает к позе эмбриона, окруженного, как околоплодными водами, дизельным топливом, затянутого в тугую резину, заключенного до поры до времени в стальной кокон. «Но когда я выйду из него, — думает Лоранд, — когда выберусь отсюда, я отомщу за каждую секунду, проведенную на границе в ожидании досмотра». На границе не стран и даже не дня и ночи — на границе жизни и смерти, которая уже протягивает к жалкому зародышу свои холодные стальные ладони.

Лоранд теряет сознание, но продолжает держаться за жизнь зубами. Когда бак открывают по ту сторону границы, шоферу приходится финкой разжимать зубы Лоранда, чтобы влить глоток рома. Ром — сама жизнь, понимает Лоранд и встает на ноги, липкий и грязный от солярки. Он стоит под чистым небом с проклюнувшимися звездами и спрашивает:

— Эмболия?

Второй тягач чернеет впереди на проселочной дороге. Водитель дает Лоранду саперную лопатку:

— Заодно согреешься.

Эмболия умерла от удушья в топливном баке, так и не глотнув воздуха свободы.

Без гидрокостюма, который стоит денег и еще пригодится, женщина лежит под кустом боярышника в перепачканной комбинации и заляпанной белой блузке. Водители сталкивают труп в ров и поливают бензином. Один из них бросает вслед окурок сигареты «Каро».

«Вена — 124 км» — прочитал Лоранд на дорожном указатели и притормозил. Он ощущал на губах табачные крошки. «Житан» — не жалкие «Каро», но тоже сигареты без фильтра, крепкие, помогающие не задремать за рулем. Хотя после таких воспоминаний в сон не тянет.

Тянет назад, как тянет обратно в корчму выпивоху, не добравшего рюмку до нормы. Лоранд ощущал нервную дрожь, но голова была ясной. Он понимал, что возвращаться далеко небезопасно. Риск превышает дивиденды. Но знал и другое: если не рискнет сейчас, то всю оставшуюся жизнь будет жалеть.

Составляя ультиматум коменданту русского гарнизона, Лоранд блефовал, действуя в интересах компании «Айртревеллинг». Зато теперь он свободен в своих поступках и получил право на месть.

По шоссе, вылупив глаза подъемных фар, пролетели редкие утренние машины. Лоранд развернулся, махнув прямо через разделительную.

Он должен успеть. Он успеет, Эмболия, отомстить за тебя русским.

33. «Для кого-то просто летная погода»

Молодой, красивый и здоровый, подполковник Сильвестр Фельд шел по коридорам министерства внутренних дел в разлетавшемся летнем пальто. Был май, восьмое число, страна отмечала День освобождения. Вести был рад, что успел к празднику возвратиться из Москвы, где учился на академических курсах при Высшей партийной школе. Он шел по паркету, блестевшему словно лед на реке под весенним солнцем, и неожиданно льдом паркет и обернулся. Скверно затрещали, предательски прогнулись под ногами половицы, и Сильвестр ухнул в прорубь, в сомкнувшийся холод и беспросветную темень…

Они и сейчас окружали Сильвестра Фельда — предутренний холодок и предрассветная мгла, особенно плотная под бетонным колпаком долговременного оборонительного сооружения, оставшегося с войны. Но в прямоугольнике амбразуры уже занималась заря.