Персональный детектив

Стоя у окон, молча наблюдали они, как на их улицу падает «гусеница» или на невозможной скорости залетает пара бесколесок, как оттуда с нехорошей поспешностью вываливаются вооруженные до зубов камрады и – словно точно уже знают, где пучер, – устремляются к какой-нибудь двери. Потом все кончалось, камрады либо выводили наружу вырывающихся людей, либо выносили трупы, либо, но это случалось нечасто, выбегали одни, так же целенаправленно загружались в свой транспорт – словом, в любом случае исчезали. И тогда доны облегченно вздыхали и возвращались к своим делам – «моих на этот раз не задели».

Потом на смену первой, «буйной», волне пучеров пришла вторая.

В отличие от своих предшественников, они «возвращались», не лелея никаких особенно воинственных планов. Как и большинство донов-стопарижан, они хотели просто жить, никого не тревожить и ни от кого по возможности не зависеть. Это была детская мечта Дона Уолхова – никого не тревожить, – мечта, которая жила в нем до тех пор, пока он не возненавидел моторолу и не познакомился с Джакомо Фальцетти. Это были люди, которым просто надоело спасать мир и которые поэтому обратились к более ранней, детской мечте, другой у них и не было. И еще они очень не хотели иметь хоть что-нибудь общее с Доном Уолховым.

Они не были ни буйными, ни воинственными. Они просто хотели жить хотя бы чуть-чуть пристойно. Они готовы были смириться со многим. Но не со всем.

И, по сути, террор Фальцетти был направлен именно против них.

Глава 22. «Возвращение» Грозного Эми

Через три месяца после Инсталляции Эмерик Олга-Марина Блаумсгартен неожиданно для себя «вернулся». Что многим могло бы показаться невероятным. В самом деле хотя к тому времени «возвращения» в среде камрадов были не такой уж и редкостью, но Грозного Эми в подобной слабости следовало бы заподозрить последним.

Вот вам портрет Грозного Эми в бытность его камрадом. Роскошные усы, громадный с тонкими крыльями нос, пристальный, всегда недоверчивый, мрачный и угрожающий взгляд и, конечно, атлетическая фигура. Его взгляд приобретает некоторую чисто кобелиную томность, когда Эми, обнажась, смотрит на себя в зеркало – есть такой грешок у Эми, доволен Эми собой, любит он свое тело. И старательно за ним ухаживает, каждое утро начинает с полной диагностики и редкие мелкие недомогания неукоснительно лечит. Реакция у Эми выше всяких похвал, он любит подраться, имеет множество еще до Инсталляции приобретенных навыков – никогда не связывайтесь с Эми, не вступайте с ним ни в рукопашную, ни в вооруженную схватку тоже.

Эми уже вспомнил многое из того, что помнил Дон до того, как… ну, в общем, тут насчет кресла, и, что важно, подзабыл свое зомбическое состояние, в котором он разговаривал с моторолой, а потом собачился с Фальцетти. Он понимал, что чем-то отличается от других камрадов, но не понимал чем. Он думал, он круче.

Эми очень огорчался своей непервостью. Ему казалось ужасно несправедливым, что Дон, породив множество донов, остался все же первым и главным – здесь заключалась вопиющая несправедливость и даже незакономерность. Все должно было идти по-другому, а пошло не так. Эми, более сильный, более… понимающий… подходящий… с самого начала он был задвинут на последние роли, на общие основания – и такое положение следовало, конечно, немедленно исправлять.

Другие камрады пусть временами, но все же задавали себе вопрос, почему же они так сильно отличаются от того, чьей копией являются. Задавали – и из чувства самосохранения оставляли вопрос без ответа. Эми был не таков – его ни в малейшей степени не интересовали ни сам Дон, ни их с Доном несходство. Дон был в глазах Эми одаренным слабаком, который одаренность свою передал целому городу и тем самым лишил себя главного своего козыря. Никогда, ни при каких обстоятельствах не должен был такой человек возвышаться над всеми – в этом заключалась высшая несправедливость мира, и за это Грозный Эми ненавидел мир. Сам-то он, конечно, не знал, за что его ненавидит, просто ненавидел – и все.

В день своего «возвращения» он в качестве командира дюжины отправлен был выжигать гнездо террористов в желтом фигурном доме на бульваре Дама Виней.

Террор уже входил тогда в жизнь стопарижан, становился если не обыденностью, то уже чем-то не вызывающим удивления. Люди очень быстро привыкают и к хорошему, и к ужасному. А ужасное – это просто ужасное, какой там террор. Это просто немножко страха, который к тому же и взбадривает.