Персональный детектив

Так или иначе первые пучеры принесли донам множество неприятностей. Очень много ненавидящих слов, несколько драк, несколько сломанных челюстей и вывороченных суставов, несколько действительно ужасающих случаев изуверства, два убийства (если не считать совершённых Солмзом) – скорее случайных, чем преднамеренных, – все это, разумеется, осталось бы просто незамеченным на фоне того насилия, которое сопровождало весь срок правления Дона Уолхова. То, что все эти люди были явно ненормальными и совсем на настоящего Дона Уолхова не походили, тем более не могло никого ни возмутить, ни удивить. Однако сама мысль о том, что сознание Дона, пусть хоть как угодно измененного и изувеченного, может быть отвергнуто первоначальным хозяином тела, безумно раздражала.

Пучеры были одинаково враждебны обеим командам – и Братству Дона, и Гвардии Фальцетти. Фальцетти ненавидел их просто потому, что они возникли вопреки его расчетам. Они не должны были появиться, но появились. Они были угрозой всему, что он собирался построить. Он ненавидел их, но, собственно, он ненавидел всех, в том числе и самого себя. Дон относился к пучерам намного спокойнее, они были для него чем-то вроде непредусмотренного и непредсказуемого обстоятельства, которое в своих интересах он не в силах был использовать. И уж хотя бы со стороны первой волны пучеров он мог ожидать только злобы. Он являлся для них размножившимся убийцей, они для него – жертвами, кошмарно восставшими из гробов. А вот доны почувствовали себя неуютно – появление пучеров они восприняли как смертельную болезнь человечества. Они, насильственно отнявшие у кого-то тела и согласившиеся внутри себя, что на самом деле такое принудительное вхождение можно расценивать только как намеренное убийство, вдруг оказались в положении, когда убитая сущность вдруг восстала из пепла и занесла кинжал. От которого нет защиты.

– Против ты или не против, но их надо выжигать поголовно! Всех! До одного! Иначе они сожрут нас! – кричал Фальцетти на очередной встрече с Доном. Он бегал как заведенный по его комнате, и Дону приходилось все время вертеть шеей.

– Ну, это ты немножечко чересчур, – сказал Дон. Он в эту их встречу был настроен благодушно, потому что лазутчики принесли хорошую новость – в «слепых зонах» моторола стал допускать оговорки. Это следовало предвидеть, все шло согласно прогнозным сценариям – именно оговорки, именно в «слепых зонах» и даже на неделю раньше расчетного времени. – Это ты и в самом деле немножечко чересчур. Зачем так уж решительно? Достаточно выявлять и временно изолировать, чтоб вреда лишнего ни себе, ни другим не принесли. В конце концов, не забудь, что это не они нас, а мы их обокрали.

Еще одна нечаянная радость. Не убили. Всего только обокрали. Каждого – на одну-единственную бессмертную душу. Дон нервно сморгнул.

– Выжигать! – с подвзвизгом крикнул Фальцетти и в бешенстве затряс кулаками. Последние дни ублюдок куда-то пропал, доносили, что он в починке, после того как Фальцетти, чем-то в очередной раз взбешенный, перетянул его по спине невесть откуда попавшей под руку металлической палкой. Доносили, ублюдок теперь на лечении у моторолы и выйдет нескоро.

Отсутствие ублюдка плохо сказывалось на Фальцетти. Мало того что лечебное действие пропало, так он еще, оказывается, к щенку и привык изрядно. Тоски, впрочем, не выказывал, но сердился.

Он плохо держал себя без ублюдка. Его день и ночь донимали судороги. Он каждый день требовал у моторолы другого ублюдка или хоть какого-то заменителя, но тот отделывался дурацким советом сходить к Врачу. Его, Фальцетти, гнали к интеллектору на поправку! Заменить ублюдка, хотя бы даже и временно, моторола упорно отказывался по каким-то своим, человеку недоступным, причинам, ссылаясь на то, что нового ублюдка следует предварительно воспитать, приучить к особенностям хозяина, а это занимает куда больше времени, чем лечение уже обученного прибора.

– Только выжигать! Тут не может быть другого мнения. Ты что, не видишь, что они с нами делают? Нам и им на одной планете места нет! О господи, да что ж я должен такие вещи объяснять?!

– Но, Джакомо, они просто больны. Их просто надо лечить. И потом, с чего это ты на всех напустился? Среди них не только агрессивные…

– Именно всех! Причем уже сегодня! Иначе завтра мы все станем пучерами и друг другу глотки перегрызем.

– Ну, мы и без того перегрызаем… Постой, что за пучеры?

– Ну, эти, слово такое. Назвали их так, сам не знаю почему. Пучеры. Слово-то какое гнусное!

– Особенно если учесть, что они и есть настоящие хозяева Стопарижа. Нет. Я против. Я своего разрешения не даю. Кто будет слишком буйствовать, тех, конечно, ловить и направлять. Убивать в крайнем случае, когда уже ничего другого не остается.

Фальцетти по инерции еще раз обежал комнату, остановился у двери, кисло пожал плечами.

– Ты главный.

– Ты понял меня? Только в самом крайнем случае!

– Да понял я, понял…

Он неловко попрощался и умчал по своим многочисленным делам, не забыв, впрочем, отсосать в свой приборчик изрядную толику вчерашних и позавчерашних переговоров.