Персональный детектив

Как скоро выяснилось, среди первых пучеров быдл не было вообще. Забегая чуть вперед, ко Второй волне «возвращения», можно сказать почти то же самое – несмотря на размах процесса, соотношение «вернувшихся» быдл и тогда оказалось пренебрежимо низким. На этом эффекте впоследствии было сделано две диссертации и четырнадцать моностекол. Но на самом деле так и осталось до конца не выясненным, почему доны не стремились «возвращаться», если имелся шанс превратиться в быдла.

Так или иначе быдлы вскоре перестали пугать Фальцетти. А после того как и среди камрадов появились первые пучеры и выяснилось, что доны-быдлы «возвращаются» крайне редко, они вообще стали его первыми друзьями, его опорой и надеждой. «По-настоящему я могу рассчитывать только на них!» – повторял он потом не раз.

«Гусеницы» теперь стали небесным ландшафтом Стопарижа. Они теперь уже редко исчезали из поля зрения стопарижан, но, правду сказать, не так уж часто и спускались – их использовали для слежения, для психологического воздействия и относительно редко – для решительных мер. Командиром одной из них Фальцетти поставил Грозного Эми.

Основное действо происходило на улицах.

Вот вы идете по Стопарижу, никого не трогаете, и вдруг из-за угла навстречу вам – два-три парня пугающей внешности. Вы умный, вы дон, вы уже маленько обустроились в этом жутком городишке и даже имеете какие-то планы выжить. Вы, естественно, знаете о камрадах, потому что у вас непременно есть мемо, да к тому же и разговоры вокруг…

Но вы ничего не можете сделать – вас останавливают и начинают изучать по их несовершенной методике. Держа за руки и за шиворот, вас начинают скрупулезно исследовать – и не дай вам бог не понравиться этим парням, они только ищут повода, и вам это известно. Если что-то им не понравится, вы – уже не вы, а ничто. Причем совершенно не важно, пучер вы или нет.

А уж если вы действительно пучер, вас не спасет ни самый дальний закоулок самой темной квартиры, ни подземелье, ни какое угодно другое место – все они известны мотороле, и, значит, камрады обязательно за вами рано или поздно придут.

Вам остается только одно – объединяться с себе подобными, противодействовать враждебности камрадов и убивать их. Убивать, как только увидишь что-то похожее. Или в благородном порыве умирать смертью.

Но их больше. И они, как правило, находят вас раньше, чем вы успеете им как следует навредить.

Так оно и шло. Довольно скоро самые буйные пучеры пошли на убыль, однако охоты за ними Фальцетти не прекратил, справедливо полагая, что буйными пучерами дело не обойдется. Террор перестал быть чересчур явным, и доны быстро к нему привыкли. Собственно, им особенно и привыкать-то не приходилось, ибо большую часть жизни они, то есть Дон Уолхов, провели в защитном положении, ожидая удара с любой стороны и в любое время.

Теперь они, те, которые не пришли ни к Дону, ни к Фальцетти – то есть, как ни странно, подавляющее большинство, – расселились по брошенным домам, иногда чужим, иногда своим собственным, зажили в одиночку или создали подобие то ли семей, то ли содружеств, то ли колоний – тут и не разберешь – и стали мучительно пытаться восстановить жизнь. Причем жизнь совсем не такую, которую вел до них Дон. Они уже не думали о человечестве, они не то чтобы примирились с моторолой, но вынужденно согласились с его присутствием – «в стране дьявола нельзя не отдавать решпект дьяволу». Они, словно древние христиане, направили свою любовь к ближнему, в смысле, к тому, кто сейчас был им наиболее близок.

Сложные это были семьи, вздорные, да и как могло быть иначе – ведь человеку даже для того, чтобы ужиться с самим собой, требуются очень долгие годы. Но они заботились друг о друге, они старались как-то что-то сделать для того, чтобы не только выжить, но и начать жить. И в этом моторола им помогал. И его помощь они воспринимали беспрекословно. Не смотрите, что доны.

Они быстро привыкли к тому, что камрады – или на бесколесках, или на ужасных своих «гусеницах» – работали в основном точно по расписанию и, как правило, появлялись с проверкой в одно и то же время. Доны тогда прятались по домам и – то вооруженные, то бессильные – стояли молча у окон.

Особую форму для камрадов придумал тогда Фальцетти – что-то черно-блестящее, обтягивающее и с редкими белыми волнистыми полосами. И обязательно чтобы шлем – вроде как бы и простенький, «эргономичный», но в то же время с каким-то даже и выпендрёжем, чем-то напоминающий нацеленную акулью морду. Вызывающий страх.