Персональный детектив

Катаклизмы и ужасы первых дней обошли его стороной – он стыдился себя и тщательно прятался от людей. Несколько раз его вызывал на контакт сам моторола, но дон-Солмз стыдился и моторолы. Он не то чтобы впрямую сходил с ума – Врачи назвали бы его состояние менее однозначно, скажем, психозом, – но психоз этот действительно усиливался, бедняга чувствовал это и лихорадочно пытался найти избавление.

Несколькими днями позже того, как Джосика отринула сознание Дона и вернулась к себе, дон-Солмз, забравшийся подальше от людских глаз в какие-то жуткие темные подземелья (где за туманными клавдолитовыми стенами постоянно гудело и грохотало, где воздух был сперт, а мимо то и дело проносились пахнущие металлом чудовища, которые, впрочем, весьма предупредительно его огибали), вполне серьезно подумывал о самоубийстве. Он давно не ел, спал урывками, потому что сны его были непереносимы, на щеках почему-то вдруг появилась подобная шелушению омерзительная щетина – совсем уже атавизм, в наше время растительность на лице не выводят еще в юности только окончательные потомственные и убежденные Бездельники, таких Дон и не встречал вовсе. Естественные нужды он справлял не прячась, там, где заставала его необходимость. Он гордился тем, что перед справлением нужды все же снимал штаны, тем самым соблюдая необходимые для каждого цивилизованного человека гигиенические законы. Он чувствовал, что вполне мог бы и не снимать, потому что к уже имеющемуся ощущению грязности такая мелочь ничего прибавить бы не могла. Он воспринимал свое новое тело как небывалое унижение. Он думал о самоубийстве, но – вполне здоровый человек! – всячески старался этот час отдалить и за оставшееся время придумать что-нибудь эдакое чудесное, что спасло бы его и окончательно избавило от невыносимой грязи нового тела.

Внезапно – вот именно что внезапно, безо всякого предупреждения, вдруг – пришла спасительная идея. От неожиданности он споткнулся и сел, стал сползать вниз, потому что туннель был покат.

Словами эту идею дон-Солмз при всем желании смог бы описать лишь очень приблизительно. Что-то такое смутное о том, что прежний владелец тела, в принципе, мог бы справиться с проблемой грязности куда легче, чем он, Дон, хотя бы уже потому, что со своими проблемами он знаком куда лучше.

Идея была отнюдь не нова, но прежде дон продумывал ее вполне равнодушно, ни к чему особому и спасительному не приходя. Теперь же сработал какой-то резонанс, и он чуть не задохнулся от воодушевления – вот оно, избавление!

Еще ничего не понимая, он уже знал, что следует делать. С ощущением «ну наконец-то, господи!» он затормозил (коридор словно послушался, и покатость куда-то делась), уперся ладонями в пол, насупил брови и сосредоточенно встряхнул щеками:

– Бр-р-р-рха-а-а-а!

И этого оказалось достаточно. И Дон ушел на второй план. И воспоминания о прежнем владельце тела – да и не были они воспоминаниями, просто не вспоминал! – грязным и оглушительным водопадом полились на него. Оживляющим водопадом, заметьте!

Решительно он встал и уже совсем другой походкой пошел к поверхности.

Таким образом Дон умудрился не покончить с собой и в то же время не сойти с ума. С ума сошел Солмз. Он поднялся на поверхность города как ангел-мститель, как волшебник-чудотворец-свергатель, он шел по улицам и мегафонно орал о величии и непреходящей истинности пути-пучи. Выкатив глаза, жутко вопя, он то и дело радостной свечкой вспархивал к небу и веером рассылал смертельные молнии, пока ответный удар скваркохиггса не утихомирил его, развалив пополам. Скварки-то к тому времени были почти у всех.

Очевидцы, оставшиеся в живых, утверждали, что парень ненавидел всех донов, а сам был не доном вовсе, о чем ежесекундно докладывал. Им не поверили – да и как тут поверить, если без Врача ясно, что это был очередной ничем не примечательный свихнувшийся Дон. И поверили только через два дня, когда уже в общем порядке началось «первое возвращение».

Их стали звать пучерами, потому что Смолз перед смертью очень много кричал про пути-пучи, прямо-таки превозносил. И они хотя пути-пучеристами вовсе не были – ибо пути-пучеризм, как и все, доведенное до логического конца, действительно патология, – но любви к донам вовсе не испытывали и были-таки действительно враждебны. Психологи потом скажут, что это вполне объяснимо, ибо психологи могут объяснить все. Они объяснят, что первыми «возвратившимися» (Джосика не в счет, у нее из-за особых отношений с Доном был особый случай) стали люди с органически слабой психикой, у других «возвращение» на такой ранней стадии было бы попросту невозможно.