Персональный детектив

Тип бухнулся на второе колено и, распространяя кислый запах, пополз к Джосике.

Он пугал. Джосика, все еще осененная природной смелостью Дона, подалась назад.

«Еще платье такое надела, дура, – подумала она. – Выбирала лицо!»

– Если он вам ничего для меня не…

– Нет, подожди! Ты разве не узнаешь меня? Я же твой Дон. Какой-то Фруктис… Да разве можно сравнивать? Ох, послушай, я столько хотел тебе сказать всякого он точно описал эту беседку удивительно точно я ничего не хочу помнить из того что было после сейчас для меня главное только ты ну пройдем в эту беседку идиотскую ну скорее пройдем!

Джосика покачала головой.

– Нет уж! Убирайся отсюда. Как он только смел рассказывать!

Делать здесь было нечего, она повернулась к дому и собралась уходить.

– Не-эт! – завопил тип. – Только не это!

Он обхватил ее длинными липкими какими-то руками, еще раз обдал кислым запахом…

– Ну, пойдем в беседку, пойдем!

Джосика тошнотно закатила глаза, шумно вздохнула… И вдруг, неожиданно для себя самой, согласилась.

– А что, пойдем.

Они «любили» друг друга стоя. Совершенно неожиданно тип оказался недурным партнером, а так как ничего из своего сексуального опыта Джосика не помнила, то показался он ей лучшим из самых лучших. Только вот судорожно рявкал и подхрипывал, что выглядело неестественным и мешало.

– Дон, Дон, милый Дон! – зашипела Джосика, и в этот миг тип содрогнулся, сполз по ней вниз и к ногам ее прикоснулся благодарно губами.

– О, Джосика. Теперь можно и умереть.

Она опустилась на колени, обняла и стала по голове гладить.

– Дон, милый Дон.

«Я смерть, – вывела почему-то она, – я смерть с косой, он умрет скоро, вот сейчас, он Дон, которого я любила. Вот бедняга».

Тип истерически всхлипнул, поднялся на ноги, и быстро-быстро перебирая, исчез в желтой тропинке. И действительно – Джосика этого не узнала – скоро умер.

Настоящее имя его так и осталось ей неизвестно. Держа разорванное платье в руке, она вернулась в дом, тот что-то ей сказал, она не ответила, упала, как падают в отчаянье, на кровать… И в очередной, уже какой-то бессчетный раз с ней опять произошло что-то, из всех «что-то» самое главное.

Она вспомнила.

Она вспомнила все, что с ней происходило с детства и до той самой секунды, как Дон так неосторожно сел… ну, дальше вы знаете… словом, до Инсталляции. Память Дона, не исчезнув, вежливо все-таки посторонилась и осталась где-то далеко позади, предупредительная, всегда к ее услугам. Произошло это то ли за миг, то ли за столетие, Джосика так и не поняла, но все-таки вдруг. Дон, сволочь Дон, остался на первом плане.

– Ох, – грудным басом длинно сказала Джосика при полном и неодобрительном молчании Дома. – Я вернулась!

Глава 21. Террор

Так Джосика стала первым жителем Парижа‐100, сумевшим подавить сознание Дона и вернуть свое собственное, первоначальное – как потом это назвали, «вернуться».

При всей своей сумасшедшей гениальности Фальцетти такого поворота событий не ожидал – он всерьез верил, что «платоново» пространство замещает сознание людей окончательно и навсегда. Оказалось не так. Оказалось, что память первого носителя тела была просто погребена под многочисленными «наведенными» пластами памяти Дона. Собственно, именно это и было главным и почти единственным воздействием «платонова» пространства, созданного аппаратом Фальцетти.

Дон, как выяснилось, вовсе не должен был отбиваться от обвинения в массовом убийстве – самое большее, это было массовое усыпление, правда, без гарантии пробуждения.

Немного забегая вперед, внесу еще одну поправку. Поскольку Джосика в силу своего исключительного положения «вернуться к себе» до конца не сумела и даже, напротив того, умудрилась «противо-вернуться» чуть назад, к Дону, исторически она не считается первым «вернувшимся» стопарижанином. Первым – он, кстати, и дал всем остальным «возвращенцам» имя – был все-таки убежденный пути-пучерист Анкго Салмон Эльс, или попросту Солмз.

Дон, заместивший Солмза, был с самого начала очень не уверен в себе и очень себе не нравился. Начать с того, что очнулся он как Дон в месте, совсем для Дона не подобающем: в некой металлической яме, по пояс в чем-то, очень напоминающем человеческое дерьмо – с тем же запахом, с той же консистенцией и, как он нечаянно сумел выяснить, с тем же вкусом. Он потом долго пытался понять, откуда ему вкус дерьма известен. Там же, в яме, напротив Солмза, стояла некая измазанная той же субстанцией девица впечатляющей наружности, в первый же миг взвывшая дурным голосом и исчезнувшая неизвестно куда. Солмз же (то есть, конечно, Дон, только что севший в подлое кресло) окаменел и еще минут пять оглядывался в полном недоумении.

Дело в том, что Дон Уолхов при всей своей эрудиции понятия не имел о движении пути-пучи, не знал о нем ничего, кроме самых приблизительных и маловероятных слухов, которые всегда в изобилии гуляют по Ареалу.