Она и сама толком не понимала, почему так вызверилась на Аго. Она чуть ли не теми же словами хотела сказать ему насчет позвоночника. Еще она хотела сказать, как благодарна, что именно он, Агостарио, родной человек, спустил в ней курок женского естества. Но предательством показалось ей это спасибо какому-то дурацкому Дону, изуверством и полным непониманием.
Голый Агостарио Беутфортруйт вылетел из беседки, опрокинулся на спину.
– Ты что?!
– Уходи! – прошипела она. – Уходи и больше не возвращайся!
– Джосси!
– И ни слова! Просто уйди.
Он с подчеркнутой обидой собрался и молча ушел, униженный, с высоко поднятой головой. В душе он собирался еще вернуться, причем не раз. Уходя, он уже проговаривал про себя горькие, жесткие и справедливые упреки, которые он, может быть, выскажет, а может быть, и не выскажет, но хотя бы взглядом выразит при следующей неминуемой встрече, ведь, в конце концов, не секс главное в отношениях мужчины и женщины, секс – просто первое. Его малость потряхивало, когда он шел по желтой тропинке, он собирался протоптать ее до черноты, до грязноты, до черт знает чего, он даже начал понимать, что оплеуха на самом деле – благоприятный знак…
Но больше на желтых тропинках Агостарио Беутфортруйт не появился. В тот же день он был повержен в пах шальным лучом из скваркохиггса, случайно оказавшись свидетелем сражения двух кси-банд. Он умер далеко не сразу, это было очень больно, на много порядков больнее, чем все боли, которые он испытывал до того.
Джосика, тоже, кстати, уверенная, что этот кошмарный Аго еще вернется, и обдумывающая, как именно она допустит и какими условиями обставит его возвращение, размашистым шагом вернулась к себе – Дом при этом вежливо помалкивал. Она понимала, что произошло великое событие – она безоговорочно стала женщиной. Дон Уолхов, ее бывший муженек, так подло и так неожиданно ее бросивший, а потом занявший ее место в ее же теле, вытеснивший, убивший все ее воспоминания, всю ее жизнь, стал теперь не более чем посторонним человеком, о котором она, так уж вышло, знала много, даже чересчур много. О себе самой она знала только по воспоминаниям Дона, рассказам Дома и, как теперь выясняется, рефлекторным знаниям спинного мозга, но все-таки теперь это была Джосика, а никак не Дон. И даже не Джосика в мужском роде.
– Будем считать, что я просто родилась заново, имея при себе знания о совершенно мне чужом человеке. Эти знания в будущем могут мне пригодиться, но, боже мой, как же я ненавижу этого человека!
Как опять же любят выражаться инженеры человеческих душ, ее бросало то в жар, то в холод. То она ненавидела и Аго, и Дона, то вдруг начинала привязываться к кому-то из них, испытывать чувство, причем сильно сексуальное, сразу к обоим, а себя – ненавидеть и презирать… То вдруг начинали ее обуревать какие-то уже совсем необъяснимые порывы, одинаково далекие от любви и ненависти, но, во всяком случае, такие же сильные.
Дом наконец не выдержал. Вежливо прокашлявшись, он предложил:
– Извините, Джосика, что вмешиваюсь, но прежний мой хозяин, Фальцетти, когда бывал очень взволнован, пользовался услугами УБ – ублюдочка, машинки такой безвредной и, наоборот, очень порой полезной. Главного ублюдочка он с собой забрал, но у меня есть запасные, ничем не хуже. Его только надо подключить к Диагносту. Так как? Если желаете, вполне могу предоставить.
Джосика не ответила и с размаху, чтоб больно, бросилась на кровать.
– У тебя вино есть?
– Ну, как же, есть, конечно, сколько угодно и самых разных сортов – Фальцетти коллекционировал, при этом его не пья. Но думаю, что ублюдочек…
– Вино давай!
В те времена вином пользовались не очень – ему было придумано множество более сильнодействующих и менее вредоносных замен, к примеру, та же музыка нарко. К тому же виноград рос отнюдь не на всех планетах, так что его доставка, как правило, обходилась в круглую сумму. Но наркомузыку Джосика не любила, а вот вино однажды попробовала, «Альб-сюр-Маини» сорокапятилетней выдержки. Рюмочку малую выпила, выставив Дона на немалые деньги, и на всю жизнь запомнила ощущение малюсеньких пузырьков, стремящихся вверх по телу.
Старомодный подносчик вин, каким-то образом оказавшийся в распоряжении Дома, с мягким хрустальным звоном подобрался к ней на полусогнутых конечностях и предложил на четверть наполненный бокал.
– Бутылку! – гневно взревела Джосика. – Нет, две! Или три. И покрепче!
– Сейчас! – торопливо воскликнул Дом, отзывая подносчика…
Он взволновался. Спиртным напиткам он не очень-то доверял. Как и всем произведениям из натуральных продуктов.
Так Джосика выпила свою «первую рюмку». Что ей очень понравилось поначалу. И не очень – на другой день.
Проснувшись утром, она чувствовала себя просто кошмарно, но особенно разбираться в ощущениях было некогда, поскольку ее уже ждал визитер. Чем-то весьма знакомый, он стоял перед ней и насмешливо улыбался. Ах да, Эми. Тот Грозный Эми с его зверской улыбочкой, о котором говорил Дом.