Персональный детектив

Райма тонко пела от бешеной скорости – наверное, какой-то дефект. На горизонте выросли знаменитые стопарижские «зонтики».

– Я не понимаю, про что вы говорите. При чем тут Уолхов и мои отношения с ним?

– А при том, что в этом дурацком Париже под дурацким номером сто есть один, только один человек, которого вам следует опасаться, но и за ним не надо охотиться – от него только бежать. И этот человек вовсе не Дон.

– Вот как – не Дон. А кто? Уж не Тито ли Гауф?

– Нет конечно. Меня вам тоже бояться не надо, хотя я… Я совсем другого человека имел в виду.

«Столько лет прошло, а кого-то надо бояться. Он наверняка сумасшедший. Сумасшедший в таможенной курточке. Что здесь произошло? Что натворил здесь Дон за эти три месяца? Почему карантин? Тито Гауф, который слишком хорошо меня знает, а я его вижу впервые».

– Вы не таможенник, я правильно понял?

– Всё думал, когда наконец поймете. Хотя вообще-то имею отношение.

– Вас подослали ко мне зачем-то?

Гауф кивнул.

– Зачем?

Гауф молча указал подбородком на город, сонно приближающийся к ним.

– Вот он, ваш Париж‐100, – сказал он с мрачной торжественностью. – Ваша родина. И моя тоже.

– Я спрашиваю, зачем?

С несколько театральной многозначительностью Гауф приподнял бровь.

– Как вы считаете, зачем к человеку вашей профессии подсылают другого человека?

– Или убить, или сбить со следа. Но сбить со следа меня невозможно, а для того, чтобы убить, одного человека не подошлют – этого явно недостаточно.

– Полчеловека, два человека… – такую вот туманную фразу пробормотал в ответ Тито Гауф.

Они въехали в город, окунулись в мир земных растений и пластолитовых глыб, узких улочек и широких улиц, взлетных пятачков – в мир, который ведь и на самом деле когда-то был Кублаху родиной.

– Опустите здесь, пожалуйста, – сказал он, потеряв вдруг к таможеннику всякий интерес. – Я сойду.

«Дон, – прокричал он, – я уже в городе. Что бы ты здесь ни натворил, тебе уже немного осталось. Я найду тебя. Очень скоро».

И опять Дон не ответил.

Гауф никак не отозвался на просьбу опустить райму. Сосредоточенно и мрачно он вел ее через паутину переулков пригородного района Айунте, где когда-то жили нефункциональные роботы.

Кублах немного подумал и на всякий случай включился. Он быстро огляделся и еще раз оценил салон раймы с той точки зрения, насколько она опасна. Но все было в порядке. Напряженность и сосредоточенность Гауфа стояли далеко от готовности к внезапному нападению, салон оказался совершенно типовой, и никаких подозрительных отклонений в нем Кублах не усмотрел. Только вот глаз моторолы, висящий над экраном задней панорамы, был закрыт темным матерчатым колпачком.

Кублах протянул к нему руку.

– Не надо, – сказал Гауф.

«Ого», – подумал Кублах.

– Послушайте, я вам не советую так шутить. Вы не представляете себе, с кем связываетесь. Немедленно опуститесь.

– Слушай, ты, персональный детектив! – яростно рыкнул Гауф. – Ты еще не понял, что я тебя спасаю сейчас, хотя и убивать послан? Ты назад посмотри!

Кублах посмотрел. Несмотря на ранний час, народу на улицу высыпало немало. И все следили за раймой. Останавливались и смотрели вслед. Чьи-то внимательные лица следили за ним из окон. Пораженный такой встречей, он не сразу заметил машину – кофейного цвета берсеркер, идущий за ними на высоте ног. От него разило угрозой.

– Погоня? – сказал Кублах.

– Да уж не почетный эскорт.

Гауф выругался, сжал мемо, и райма под углом в сорок пять градусов взмыла в сверкающую темно-синюю пропасть стопарижского неба.

Глава 2. Побег Дона

Было очень рано, когда Дон услышал Кублаха – он сначала подумал, что Кублах ему, как всегда, снится. Но Кублах повторил вызов, вызов был громкий, близкий – Дон понял, что это не сон (вы даже не представляете себе, как действует на преступника вызов его персонального детектива. Я тоже не представляю, но хотя бы догадываюсь), и сказал себе: «Черт. Ну всё».

Он сказал себе «ну всё», включил свет, сел, протянул руку к одежде и замер, пытаясь оценить обстановку.

Сначала он почувствовал облегчение, оно быстро сменилось злорадством (камрады-то, а? Ведь не успели, ведь теперь не взять его им), и только тогда пришло отчаяние. Конечно, он знал, что рано или поздно так будет, что Кублах, против обыкновения, еще и подзадержался с визитом. Он знал, что так будет, с того с самого мига, когда так неосмотрительно сел сами знаете куда и ничего не случилось, то есть случилось, и даже чересчур многое, но не с ним – он безуспешно с тех пор старался не думать, потому что ведь страшно осознать такое, вот уж действительно невезение… Тогда он уже понимал, что все рано или поздно закончится Кублахом. И как унижения ждал.