Персональный детектив

– Вот была мне охота, – сказал в ответ таможенник Тито Гауф с некоторым даже оскорблением на лице, – вот была мне охота тащиться сюда спозаранок, в такую даль, из-за вас одного, ни из-за кого больше, чтобы только над вами поиздеваться. Будто мне больше издеваться не над кем. Ведь вам простой интерлингвой объясняют: на Париже‐100 полный карантин и никого пускать не разрешено. Это вы понимать можете?

– Мы это понимать можем, – ответил Кублах. – Мы другого не в состоянии понимать: какого черта вы мне здесь комедию устраиваете, если пустить меня не можете? Сказали бы сразу – и все. Я б тогда по инстанции. Где тут у вас старший?

– Ишь мы какие! – обиделся Тито Гауф. – Старший, по инстанции… Я тут старший, к вашему сведению, и никого надо мной старше нет. Вот посажу вас сейчас в осмотровую и осмотрю. И сто лет осматривать буду, до следующего транспорта.

Кублах на это сказал так:

– Если вы. Сейчас же. Не прекратите. Своих издевательств. Я вам эту вашу космовоксхаллию по атомам разнесу. Вместе с вами в придачу. Вы даже не подозреваете, что такое подготовка у персонального детектива. В осмотровую он меня посадит. Ха-ха!

После чего таможенник некоторое время собирался с мыслями, а Кублах апоплексически на него смотрел. Он и сам не любил приступов ярости, которые временами накатывали на него.

– Да ну вас к черту, – сказал наконец таможенник Тито Гауф. – Идите куда хотите, сами же потом пожалеете. Мне вот только непонятно, почему вас вообще сюда пустили.

– Это уже вопрос, который решается в других сферах, – с достоинством буркнул Кублах, копаясь с застежками сумки.

– Э, бросьте, – вяло возразил таможенник, – в каких еще таких сферах? Моторола разрешение выдает. На основании правил. И даже для персональных детективов, как в этих правилах зафиксировано, требуется особое разрешение, особым образом оформляемое. А вас просто взяли и пропустили. Вот чего я понять не могу. Ведь Дона-то здесь все равно нет. И не может быть, вот ведь что интересно.

– То есть как нет? Почему вы знаете, что его нет?

– Знать-то я, конечно, не знаю, однако догадаться могу. Вот смотрите: допустим, вы персональный детектив.

– Не допустим, а…

– Хорошо. Без «допустим». Гоняетесь за своим персональным преступником по всему Ареалу, словно других дел у вас в этой жизни и нету, заявляетесь к нам, а у нас карантин, давно у нас полный карантин, никого не пускают, вы вот, например, первый, здесь не может быть никакого преступника. Ведь все знают, как вы быстро работаете, персональные, я имею в виду, детективы, своих преступников вы сразу отлавливаете – он глотка свободы сделать не успеет, уже скрутили…

Кублах все это выслушал с каменным лицом, а потом показал злость:

– Уолхов здесь. И вы, наверное, сообщник его. Вы, наверное, его укрываете. Вы, наверное, прекрасно знаете, что полагается за укрывательство особо опасных. Вы ответите. Я позабочусь. Но сейчас мне пора.

– Эх. Что ж это вы грозите-то всё? Дайте же…

– Только попробуйте меня задержать! – отчеканил Кублах и невидяще прошел мимо таможенника. «Черт с ним, с таможенником, потом». Он отшагал метров десять, потом резко остановился и всем корпусом повернулся назад.

Тито Гауф следил за ним, откинувшись в кресле. В знак удивления он приподнял бровь и растянул губы в улыбке. Только не веселой была та улыбка, скорее отчаянной. Кублах чувствовал, что еще чуть-чуть – и он вспомнит, где раньше видел этого человека.

Несколько секунд он прожигал таможенника пристальным взглядом, чем его явственно испугал, тот даже руками загородился, потом, не говоря ни слова, отвернулся и продолжил свой Марш Гнева к выходу из космовоксхалле.

Громадная бронзовая дверь растаяла перед ним, и внутрь ворвался ветер, теплый, чуть сумасшедший, родной стопарижский ветер. Потому что, как ни крути, а не только «великие люди» типа Доницетти Уолхова имеют честь быть уроженцами этого города. Некоторые, пусть даже и персональные детективы, также родились здесь, и юность свою тоже здесь провели, и даже в товарищах этого геростратика несчастного, Доницетти Уолхова, числились, хотя сейчас об этом ради пользы дела лучше не вспоминать.

Кублах настроился на Дона и сказал ему жестко: «Дон, вот я и прибыл, как обещал. Кончились твои каникулы, Дон».

На что Дон ничего ему не ответил.

Эти люди смотрели на вещи совсем по-другому. Они помнили своего Дона, он для них национальный герой, им наплевать было, что, кроме хлопот и бедствий, никому от него никакой пользы. Они помнили своего Дона и знать не хотели, кто такой Иоахим Кублах. Наверняка этот Гауф знает их обоих, недаром лицо такое знакомое, недаром он так странно поглядывал на Кублаха. Издевался просто, ведь знал.

Кублах остановился в дверях.