Персональный детектив

К моторолам Дон относился с чрезвычайным уважением – как к врагу, который намного сильнее, но которого все равно следует победить. Он в запале это сказал, а потому немного поморщился, словно бы железяке принося извинения. Железяка, кстати, извинения приняла, помахав через дорогу рукой Кублаху, но тот не заметил. Потому что Дон стал рассказывать ему о своих планах. И от этих планов, таких очевидных и таких немыслимых, Кублах пришел в настоящий ужас.

«Ну, так что? – спросил Дон, прерывая затянувшееся молчание. – Займемся?»

«Знаешь, что я тебе скажу, Дон, – подумав, ответил Кублах. – Или ты окончательно свихнулся вслед за своим моторолой, или, что еще хуже, ты всегда был таким. И то, что столько твоих порождений в этом городе почти сразу превратились в камрадов, это характеризует не человечество, а исключительно и только тебя. Сколько ж в тебе должно быть гадости, чтоб придумать такое!»

«Но ты пойми, Йохо, другого-то ведь пути нет! – начал сконфуженно оправдываться Дон. – Думаешь, мне самому это нравится? Но это может спасти десятки, если не сотни тысяч жизней, это единственный шанс, и я не знаю другого. И ты не знаешь!»

«Убийство есть убийство, как ты его ни называй, – отчеканил Кублах, – а тут еще и массовое, что совсем уже невозможно и непростительно. В первый раз твоей вины не было, тебя спровоцировали, ты не знал, что делаешь, когда садился в то кресло с кнопкой, а теперь ты сам, по своей воле, весь этот ужас собираешься повторить. Ты же раньше не такой был, ты же всегда планировал свои акции так, чтобы не погубить никого. Я, твой персональный детектив, никогда не одобрял того, что ты делаешь, я считал и считаю, что твое место в тюрьме, но я хотя бы уважал тебя, а теперь нет».

«Да все так, все так! – горячо и жарко заговорил Дон. – После всего приду к тебе, сам приду, обещаю, и вяжи меня, пеленай, хоть убивай на месте – ни слова не скажу против, но это надо сделать, иначе и вправду начнется ужас. И потом, послушай, Йохо, в этот раз последствия будут совсем не такими ужасными. Дети не будут сходить с ума, потому что уже сошли, а те, кто остался Доном, снова в мои копии превратятся, так что для них вообще никакой разницы. Больше всех пострадают те, кто „вернулся“, но и это ненадолго, потому что они „вернутся“, первыми „возвратятся“, как и в тот раз!»

«Ты это наверняка знаешь?»

«Нет, не знаю. Я так думаю, так надеюсь, иначе… – Дон быстро ходил взад-вперед по маленькой, самой маленькой каморке большого дома Зиновия Хамма, и казалось ему, что воздуха не хватает. – Да нет, конечно, по-другому и быть не может. А самое главное, самое-то главное, что это будет совсем не то, что в первый раз, когда я, ни о чем не подозревая, сел, как ты говоришь, в то кресло с кнопкой. Мои копии очутятся в чужих телах, прекрасно представляя себе, что им следует сделать. Уверяю тебя, для моторолы это будет убийственный сюрприз, а даже если и не сюрприз, то убийственный в любом случае. Они окажутся в чужих телах как в чужих костюмах, которые потом, скорей всего, придется отдать владельцам».

Горько хмыкнул тогда Кублах.

«То есть ты посылаешь людей, пусть даже это и твои копии, почти на верную смерть? То есть опять-таки совершаешь преднамеренное, массовое убийство».

«Неверно. Это будет не убийство, а самоубийство, а за самоубийство не судят, это уже личное дело каждого, как им своей жизнью распорядиться».

«Нет, это будет убийство, а не самоубийство. Ты-то жив останешься в своем теле, а им придется отдавать костюмы владельцам».

«Нет, это будет самоубийство, люди осознанно пойдут на него».

«Убийство!»

Дон зло и резко оборвал Кублаха:

«Хватит философии, мы никогда здесь не договоримся, а время уходит. От тебя мне нужно, чтобы ты как можно быстрее узнал у Дома, где находится эта штука, Инсталлятор, потому что в комнате, куда меня Фальцетти привел, не было ничего, кроме кресла с кнопкой и откровенной бутафории. Еще мне нужно, чтобы ты уговорил Джосику впустить меня. Больше мне от тебя ничего не нужно».

На секунду Кублах даже задохнулся от негодования, но быстро пришел в себя и принял привычную форму, растопырив локти и выпятив все что можно. Это выглядело смешно, но никто вокруг даже не улыбнулся.

– Дон Уолхов! – самым мерзким своим голосом заорал он на всю улицу. – Я сейчас приду к тебе, и схвачу тебя, и спеленаю тебя, и буду держать так до самого конца, пока не придет помощь! Я сам буду твоим тюремщиком, я сам буду твоей тюрьмой, сам, пока не придет помощь! Все! Я иду!

«Это пожалуйста, приходи, пеленай, – Дон, наоборот, успокоился, стал весел даже. – Но только как ты потом будешь жить с чувством, что стал причиной смерти сотен тысяч людей? Не виртуальной, которая, может быть, и не смерть даже – обыкновенной, физической, в муках. Ты лучше сделай то, о чем я тебя прошу, но только быстрее сделай. У тебя тоже другого выхода нет».

Кублах злобно выругался, хлопнул себя по ляжкам и прекратил разговор.