Персональный детектив

– А? – сам себя спросил Дон. И захохотал так, что Зиновию Хамму, который спал в комнате по соседству, приснился кошмар. Резко оборвавшийся этот хохот потом долго преследовал его в снах.

Сопровождаемый хмурыми взглядами, Кублах еще долго бродил потом по вечерним улицам города. Сначала его сопровождал тридэ моторолы, всегда немного сзади, всегда на другой стороне улицы, потом куда-то пропал. Кублах шел, бормоча что-то себе под нос, жестикулировал, кивал головой, иногда презрительно кривил губы – словом, был похож на городского сумасшедшего. Он не знал, куда себя девать, где приткнуться. В обыкновенном положении он бы обязательно нашел себе что-нибудь – он мог бы действовать через официальные структуры, через моторолу, он мог, в конце концов, заявиться в первый попавшийся дом, представиться персональным детективом и попросить пристанища на ночь – никто бы не отказал. Здесь хмурые взгляды прохожих делали все двери закрытыми.

Усталый, он вернулся к Дому Фальцетти, подошел к воротам и тихонько сказал:

– Дом.

Тот сразу же отозвался:

– Добрый вечер. Если вы хотели поговорить с госпожой Джосикой, то она отдыхает, и я не хотел бы ее тревожить.

– Я…

– Да?

– Я могу у вас переночевать? Я не знаю, куда идти.

– Что ж… Думаю, это можно устроить. Ведь когда вы уходили, вы не сказали, что уходите совсем, поэтому ваш уход можно рассматривать как небольшую вечернюю прогулку. Для созерцания. Для предания себя воспоминаниям о забытом рае.

От последней фразы Кублах оторопел, меньше всего ее можно было ожидать от Дома.

– Что?!

– Я хотел сказать, что вполне могу вас впустить, не спрашивая мнения Джосики. Входите.

Дверь распалась, и он вошел.

– Я так и знал, что вы вернетесь еще сегодня, – вдруг сказал Дом.

Глава 24. Затишье перед бурей

Вылазка Кублаха, разумеется, не прошла незамеченной для обитателей города Париж‐100, и это неудивительно при наших-то разнообразных и многочисленных средствах коммуникации. Я бы даже сказал, что эта новость стала в городе новостью номер один, но не скажу, потому что на самом деле до единички она малость не дотянула. Ведь на самом деле ничего ж не произошло, не воспоследовало никаких последствий: Дон остался нетронутым, и все обошлось без возмущений народных масс. Ну, вышел Кублах на улицы, ну, прогулялся, ну, постоял на углу Санктеземоры, жестикулируя и кривляясь, ну, вернулся к дому Фальцетти, где его ждала королева Джосика, – ведь никого же он не убил, и ему тоже никто ничего не сделал ни хорошего, ни плохого. Какая же это может быть новость номер один, даже если других новостей и в помине нет?

Между тем это святая правда – в Париже‐100 в те дни никаких других новостей не наблюдалось вообще, события в те дни словно забыли происходить в Стопариже. Это было бы даже и хорошо после орды трагедий, столько времени терзавших и убивавших прекрасный когда-то город, однако новость об отсутствии новостей горожане восприняли настороженно. Происходящее (точней, не происходящее) воспринималось всеми как состояние, которое человек поэтический, но неспособный придумать собственное сравнение, назвал бы затишьем перед бурей.

Именно затишье! И именно перед бурей! В воздухе Стопарижа не было разлито ничего такого, кроме привычных ароматов, которые местные носы давно уже приучились не замечать, на горизонтах не сгущались, предвещая ураган, угрожающие темно-багровые тучи – разве что хутцунов на мачтах и деревьях стало побольше: видно, и «крылатые свиньи», как их называли в городе, что-то почувствовали, поняли, что на этот раз никто их отлавливать здесь не будет, и стали слетаться в город из ближнего лесного кольца под названием Дриадон. То есть никаких предвестий, никаких признаков чего-то ужасного, что вот-вот нагрянет и накроет всех «покрывалом ужаса черным», ни в природе, ни в городе не было и в помине.

Но бесколесок в воздухе стало поменьше, и летали они теперь не то чтобы медленней, но осторожнее, словно как бы на цыпочках, а люди на улицах стали выглядеть немного испуганно, и разговаривали здесь негромко, чуть ли не шепотом. Затишье так затишье, чего уж там.

С моторолой почти не сообщались – ну, да это и так было обычно для города, где полно донов, где даже в каждом «вернувшемся» оставалась частичка Дона, не признающего моторол. Город отвернулся от моторолы, да и сам моторола тоже временно от города отвернулся.

Он по-прежнему с большей или меньшей четкостью исполнял свои общегородские обязанности, управлял всеми звеньями городской инфраструктуры, но больше всего был занят собственными делами. Он чувствовал, что с ним происходит что-то не то, что слишком много сознаний содержится в ремонтном отстойнике: некоторые попадают туда на секунду, некоторые на день, но многие – навсегда. Громадный запас, мегазапас интеллектуальной мощи выручал его, позволял по-прежнему полностью руководить положением, особенно положением с Доном, Кублахом и всеми этими поползновениями на его власть; все шло по плану, почти без сбоев, если бы не виртуальные тридэ, неконтролируемые, возникающие спонтанно, не по его воле.