Внимательно глянув на Кублаха, тридэ тоже сгинул, а Кублах еще долго стоял у двери с отвалившейся челюстью.
А Джосика… что Джосика? Она ушла, и я не знаю, что с ней случилось потом. Может быть, погибла она бездарно, дикая королева в диком королевстве своем, может быть, выжила – я не знаю. Не то чтобы не мог я узнать этого, мог бы, конечно, просто не хочется узнавать, страшно. Известно только то, что никаких следов дальше Джосика в этой истории не оставила. Ушла Джосика, в канве повествования ее больше не будет, так что попрощался я с ней и вам то же советую, больше мы о ней не услышим.
Кублах же, постояв некоторое время с отвалившейся челюстью, вызвал Дона и сказал ему:
– Все сделано. Можешь приходить, Дом тебя впустит.
И стоять остался у двери, как часовой, мертвой пустотой опутанный, в мертвой же тишине.
Глава 26. Подготовка
– Ну, вот, – сказал Дон, улыбаясь хищно. – Вот и все. Вот теперь уже и пора. Мне надо спешить.
Он сидел в комнате для гостей, любимой комнате Зиновия Хамма; с ним были Зиновий и Алегзандер. Дон рывком встал и повторил:
– Мне пора!
– Что? Что?! – взволнованно спросил Алегзандер, хотя, конечно, уже все понял. – Это Кублах?
– Да. Он все сделал. Теперь мне срочно надо туда. Зови всех, кого сможешь, они нужны на Фонарном. Моторола обязательно попытается помешать, они мне будут очень нужны на Фонарном.
– Они ждут сигнала. Считай, что они уже там. Пошли!
Только что они спокойно сидели и болтали о пустяках. Заканчивалась короткая ночь планеты, Алегзандер уже который час порывался встать и уйти домой, но почему-то не уходил. Он, по обыкновению, почти не принимал участия в разговоре; приязненно глядя друг на друга, беседовали только Дон и Зиновий, он же лишь переводил взгляд с одного на другого и изредка улыбался уголком рта. Он никак не мог заставить себя уйти, а потом Дон вдруг замер, выпрямившись на «настоящем» стуле словно от боли, и это значило… это значило, что Дона навестил Кублах.
– Пошли!
– Вы уж меня извините, Дон, но я, пожалуй, останусь, – сказал Зиновий с извиняющейся улыбкой. – Толку там от меня чуть, да и не любитель я этих, знаете…
– Да уж, оставайтесь, конечно, – ответил Дон и, немного замешкавшись, продолжил с точно такой же извиняющейся улыбкой, как у Зиновия: – Не знаю. Глупо как-то и… неприлично даже говорить: «Извините, но мне придется вас уничтожить», – но именно так обстоят дела: если повезет, я вынужден буду убить вас.
– Да нет, Дон, насчет меня можете быть спокойны, насчет меня у вас шансов нет, – смеясь и нервно рыская пальцами по столу в поисках небольшого куска печенья, ответил Зиновий. – У меня на это дело что-то вроде иммунитета.
– Иммунитета? От Инсталляции? – удивился Дон. – Такого не может быть. От Инсталляции не бывает иммунитета.
Алегзандер нетерпеливо дернул Дона за рукав.
– Пойдем, парни уже почти что там!
– Да, – сказал Дон, глядя на Зиновия. Тот неслышно смеялся.
– Ну, может быть, не иммунитет, но определенно что-то вроде. Я, понимаете ли, в тот момент узнал о вас все, но вами не был ни на секунду. Я не знаю, как объяснить. Вот нашего друга Алегзандера вы, конечно, убьете.
– Я не в претензии, – быстро сказал Алегзандер. – Я… Пойдем уже! Сам же говорил, что спешить надо!
– Если бы ты был рыцарем, – сказал Дон (ему до безумия не хотелось покидать дом), – тебе бы очень подошел девиз «Верность равного».
– Я и так рыцарь, – буркнул Алегзандер. – Пора! Прощайте, Зиновий. Если увидите меня, передайте ему от меня приветы.
И с тем они удалились почти бегом.
– Обязательно, – сказал Зиновий разъятой двери.
В тот миг, когда Джосика разрешила вход любому желающему, в квартире Грозного Эми снова появился прекрасный вьюнош. Эми сидел на своей кровати, бездумно и страдальчески потирая ладонью лоб.
– Ну вот, – мягко сказал вьюнош. – Твой момент пришел, Эми. Тебе надо идти. Одевайся. Быстро.
Эми кивнул и встал. Он почти не ощущал присутствия тридэ. Слова вьюноша казались ему его собственными словами. Предчувствие нарастало в нем. Он привычно протянул руку туда, где должен был находиться столик с одеждой, тот тут же и вырос из черного квадратика на полу, на нем в беспорядке рассыпаны были разноцветные, но в остальном одинаковые коробочки. Почти не глядя, он выбрал красную.
– Нет, не эту. Серую, – сказал вьюнош. – Сегодня у тебя торжественный день, и наряд должен быть соответствующим.
Эми взял серую и приложил к груди. Голос вьюноша отзывался в его голове знакомой болью, он не знал, откуда эта боль знакома ему, да и не задумывался над этим. Это был не скрип, это было предчувствие скрипа, не боль, а страх перед подступающей болью. Его ночной халат съежился, облепил тело, на халате стали проступать очертания вечернего костюма, из тех коричневых с кожаными застежками, в которых ходят на званые вечера или официальные встречи.
– То, что надо, – подумал Эми мелодичным голосом так и не замеченного им вьюноша и подошел к своему роскошному зеркалу. Оттуда смотрел на него очень даже приятный, вызывающий полное доверие и в то же время брутальный мужчина, вот, правда, с несколько сероватым лицом.