Персональный детектив

Вьюнош первым выскользнул из бесколески, за ним – «сопровождающие», два мрачных и не очень уверенных в себе камрада, которые до того по приказу нового командира следили за квартирой Грозного Эми, а теперь были переданы в распоряжение этого странного тридэ. Парни совсем не привыкли подчиняться изображениям и поэтому чувствовали себя не в своей тарелке. Следом за ними элитный транспорт покинул Эми – с очень солидным и умным видом, хотя и несколько заторможенный. Кублаху его лицо показалось знакомым. «Наверное, – подумал он, – мне его когда-нибудь показывал Дом».

– Так, стоп! – сказал себе Эми уже знакомым и не своим голосом. – Ворота открыты, значит, можно идти, но что здесь этот тип делает?

Кублаха Грозный Эми не знал, но откуда-то ему было известно, что человека, сидящего в кресле у ворот, зовут Кублах. Это не удивило Эми, чувство удивления вообще не было знакомо ему. Его даже не смутила странная мысль, пришедшая ему в голову.

– Постой пока, – вдруг сказал он себе. – Я сейчас.

Молодой парень подошел к Кублаху и сказал официальным голосом Дома:

– Тебе здесь нечего делать. Ты сейчас встанешь и отойдешь в сторонку ждать своего Дона.

Кублах сразу узнал в парне того, кто шел за ним по другой стороне улицы во время той вечерней прогулки. Моторола. Ему не было страшно, страх прошел еще там, в коридорах Дома Фальцетти, но он чувствовал себя загнанным в угол крысенком, полная беспомощность. «Никогда бы не поверил, что способен на подобную глупость», – подумал он. А вслух сказал, слепо глядя в сторону:

– Велено пускать только Дона. А тебя нельзя.

– Неправда, – сказал вьюнош. – Дом открыл дверь, он впускает всех, в том числе и меня. Уйди.

«Я, в конце концов, персональный детектив, – сказал себе Кублах, – мне статус не позволяет перед железками отступать». Он посмотрел в глаза мотороле (туман в тех глазах клубился, туман неопределенного цвета, не было там зрачков), сделал насмешливое лицо и этак с юмором в голосе и с приподнятием правой брови произнес веско:

– Тут такая штука – Дома сейчас нет дома. И для простоты нашей дискуссии давайте примем, уважаемый моторола, что я – это Дом. И велено пускать только Доницетти Уолхова. Вот придет, тогда пущу.

Юноша очень обаятельно улыбнулся, показав все сто двадцать восемь зубов.

– Кублах, ты не препятствие! Ты мелкий и никчемный человечишка, не способный справиться даже со своими прямыми обязанностями, куда тебе брать на себя другие? На тебя хватит даже вон тех двух камрадов, что стоят сзади меня, а надо будет, и других подключу.

– Рискните! – так же весело ответил Кублах, чем на микросекунду ввел моторолу в недоумение. Но Кублах чувствовал, что уж сегодня-то он готов к такому Импульсу, к такому Крику нечеловеческому, какого никто на этой планете еще не испытывал.

– А что, – ответил моторола, неожиданно посерьезнев. – И рискну.

Кублах ожидал чего-то такого, но терять ему было уже нечего. Он огляделся по сторонам, потом удивленно вытаращился и, смеясь, спросил мрачного вьюноша:

– Это, что ли, ваши камрады, уважаемый моторола?

Со всех сторон к пятачку Фонарного переулка стекались люди. Площадка перед домом Фальцетти, только что пустая, если не считать хуманума и его пассажиров, стремительно наполнялась. Большинство этих людей Кублах видел впервые, разве что кроме Дона, который только что появился из-за поворота и теперь спешным шагом направлялся к воротам, но камрадов среди всей этой публики – Кублах был уверен – оказалось не очень много: как-то они лицами все-таки отличались от остальных, эти камрады.

Но были, конечно, – вон, вон и вон еще парочка, и там, дальше… Были! Еще, конечно, обнаруживались в толпе, уже запрудившей весь пятачок, и кузены. Как и камрады, они были везде, куда только ни ткни пальцем, их было даже, кажется, больше, чем камрадов, и лицами они тоже отличались от остальных, лицами выделялись они. Но ведь не только они, не только, не только камрады и кузены – самый разный народ невесть откуда вдруг пришел сюда, на Фонарный, самый разный и самый странный; очень много почему-то вдруг здесь оказалось тридэ.