Персональный детектив

Конечно, это было совсем не то, что когда-то исполнялось в Танцлифте, этот танец, увы, не был способен свести с ума, обучение моторолы не прошло даром, многое оказалось из Эми выбито, причем навсегда… Тем не менее это был почти профессионально исполняемый психотанец: одна фигура четко, словно в учебнике, переходила в другую, Эми тонко чувствовал ритм, отзывался на его смену каждым движением своего «музыкального» тела, уже кончилось преднарко Хуанпедро Мехора, уже зазвучали первые аккорды знаменитого нарко «Ласка смерти»…

– И все-таки в «Ласке смерти» он немного косноязычен, – заявил зеленоволосый своему безволосому другу. Они были из тех немногих, кто не принимал в танце никакого участия.

– Это косноязычие дорогого стоит, – возразил безволосый, внимательно наблюдая за танцем Эми. – Преднамеренно или нет, но он искажает фигуры для того лишь, чтобы вырваться за рамки. Он ненавидит рамки, это внушает надежду.

– У него нет никакой надежды. Разве ты не видишь, какими мрачными предчувствиями окрашивает он всю графику своего танца?

Между тем Грозный Эми, несмотря на «косноязычие», действительно царил в толпе, танцующей драку. Каждое его движение, каждый жест вызывали немедленную ответную реакцию у дерущихся, которых я назвал бы скорей драчующимися: они вместе с Эми то замирали на миг, то начинали синхронно перемещаться в соответствии с его па, на это стоило посмотреть. Причем ни Эми, ни толпа этого синхрона не замечали.

– Посмотри, как красиво! – сказал светловолосый.

– Несчастные, – возразил зеленоволосый. – Они, словно зомби, словно куклы в руках опытного кукловода, делают только то, что им велено. Это красота того типа, которая может только убить мир, но никак не спасти.

Безволосый в принципе был согласен со своим другом, но посчитал необходимым не согласиться.

– Не забудь, – рассудительно сказал он, – они уверены в том, что действуют исключительно по своей воле, что никто ими не управляет, они счастливы.

– В том-то и трагедия, – ответил ему зеленоволосый, откровенно смеясь. – Ими манипулируют, а они не замечают. И счастливы, несчастные.

– Так ведь счастливы же! А трагедия… что трагедия? Трагедией все в этом мире заканчивается, все без исключения.

– Ты имеешь в виду смерть?

– Я имею в виду трагедию.

И хором друг другу, почти слово в слово повторяя друг друга:

– Перестань. Когда разговор переводится на глобальные проблемы, это значит, что ты не можешь разобраться с сиюминутными. Ты посмотри, что сейчас творится!

И смеялись, дурачки, свысока.

А творилось в тот миг вот что. Хутцуны заплескали крыльями, закричали, движения танца-драки приобрели нервозность, музыка сменилась, и это было психо, из самых запрещенных то психо было, и заметался Грозный Эми в экстазе, а Дон застыл встревоженно, неспособный пробраться сквозь дерущуюся, драчующуюся толпу со всеми ее воплями и галопами, и встал Кублах со своего кресла, и забыл, что он Кублах, Иоахим Октасанктаджулия, так сказать, и был в тот миг именно что персональным детективом, а не кем-нибудь, и вот та штучка в его мозгу, тот джокер, завладела им, заорала:

– Опасность, опасность!

Он собрал все свои силы и приготовился издать Импульс.

А опасность шла, она была уже здесь, она почти влилась в драчующуюся в экстазе толпу. Странная парочка: женщина-тридэ, очень хорошо изображающая Джосику, которая вела за собой будто бы за руку – она тянула руку к нему, он к ней – подросточка-недоросточка лет двенадцати, грязного, почти голого и, с первого взгляда видно, на всю голову сумасшедшего.

– Вот он, – крикнула Джосика-тридэ и указала пальцем в толпу.

– Гы-ы! – радостно сказал мальчик.

И музыка стихла, и все замерло. Ошеломленно замерли все, глядя на того мальчика.

И тогда Дон услышал тот голос:

– Дядь, возьми коробочку, дядь!

На голос он не успел обернуться, потому что мальчик, который был совсем не тридэ, а сумасшедший сынишка его, которому он имя странное дал – Альтур, которого он никогда не знал, нацелил на него уродливую скварковую дуру и выстрелил. И попал. И убил Дона, чуть не пополам разрезал его лучом.

И в этот же миг Кублах издал свой Импульс. На секунду позже, может, на долю секунды, дело только в том, что он со своим Импульсом на секунду, на мельчайшую долю секунды, совсем немножечко, опоздал – Дон к этому моменту безвозвратно умер.

Импульс смел всю толпу, очень сильный получился он у Кублаха в этот раз. Все люди попадали будто замертво, все тридэ исчезли – вот это опять-таки совершенно непонятно, почему на них подействовал Импульс, может, просто, по своему обыкновению, изобразили. Упал мальчик и даже, кажется, умер, неподвижно лежал с глазами раскрытыми. Грозный Эми тоже со всего размаху упал. Лишь один стоял – мертвый, ничего не чувствующий Дон.

– Иди! – приказал Кублах, и Дон пошел.

Все живые лежали, шел один мертвый. Шел неуверенными шагами, потому что трудно управлять мертвым. Шаг – и колыхание в разные стороны, и руки что хотят, то и делают, просто даже мороз по коже.