Персональный детектив

После того как он обратился к ним со словом «друзья», что-то случилось. Резко возросло ощущение храмовости, испытанное им на Хуан Корф, – что это? Вопрос, который он задал самому себе, был риторическим, ведь теперь он точно знал – сознательно или подсознательно, неважно, – что снова попал под влияние кси-шока. Сотни людей примерно с одним и тем же образом мыслей, с одними и теми же заботами, а главное, начальным сознанием, собравшись вместе в ограниченном пространстве, снова, как и в тот первый раз, вошли в какое-то подобие телепатического резонанса и, когда он произнес им слово «друзья», приняли его, и настроились на него, и стали вместе с ним одним целым.

Мелькнуло – «так и в Бога поверить недолго».

Правда, то, что с ними произошло, назвать кси-шоком уже было нельзя. Это было что угодно, только не шок. Это было состояние, которое можно определить как восторг, но восторг не шоковый, а сразу принимаемый как устоявшееся, родное и единственно правильное.

Потом случилось нечто, вызвавшее у Дона сильное неприятие и чуть не погубившее храмовость состояния, – собравшихся стали объединять не только чувства, но и мысли – естественно, в словесной оболочке. Любой дон был хорошо знаком с этой процедурой. Все они прекрасно помнили, что это значит – вдруг услышать в голове чей-то чужой голос, даже если он принадлежит тебе самому. До этого, правда, они слышали только голос Кублаха, но вслед за голосом появлялся и сам Кублах, Йохо, этот напыщенный коротышка, и тогда тело самым унизительным образом переставало тебя слушаться, тогда оно начинало подчиняться командам твоего персонального детектива, и ты шел, куда он прикажет, и льстиво улыбался подонку, и с громадным воодушевлением жал ему руку – ненавидя, ненавидя, ненавидя!

Чувство – незабываемо отвратительное. Что удивительно, ни у кого из них, кроме Дона, почти никаких неприятных сходств чужой голос в голове не вызвал – только Дон секундно вздрогнул от отвращения. Но именно что секундно, потому что в следующий миг он уже понимал, что это не только его голос, но и голос, принадлежащий ему самому, Дону Уолхову. Ибо этот голос стал рассказывать остальным донам о плане, с помощью которого он надеялся свалить сумасшедшего моторолу.

Одновременно это был голос общий. Сообща сами себе рассказывали они о порядке действий, которые надо произвести, перед тем как наступит день Д., День Данутсе, и моторола окончательно лишится власти.

Фальцетти между тем изнемогал от непостижимого страха и недоумения – ублюдок, в котором, похоже, что-то разладилось, с диким жужжанием то выскакивал из-под кресла, то, бестолково пометавшись, протискивался назад. Фальцетти уже догадался, что ни в чем дурном его пока что не заподозрили, но, не подозревающий о феномене кси-шока, чуть ли не впал в прострацию от нереальной, сюрреалистической сцены, разворачивающейся вокруг него. Он заглатывал воздух, как утопающий, он хватался за сердце, он оторопело вращал невероятно выпученными глазами. А вокруг просто молчали – Фальцетти физически ощущал, как его не пускают в это молчание. Ты не наш.

Доны выглядели как супруги во время блаженного и очень ответственного коитуса, во время которого они хотят зачать ребенка. Да, по сути, так оно и было.

Слово «друзья», выбранное Доном почти случайно, самым радикальным образом объединило тех, кто собрался в Зале Достойных. Объединило и ментально, и физиологически. Уже говорилось, что кси-шок, как и любое другое подобие нирваны, говоря языком наркопатологии, вызывает мгновенное привыкание – человек, пока не обратится к Врачу, постоянно стремится еще раз пережить это состояние, причем не вообще кси-шок, а именно такой, который испытал напоследок.

«Храмовость» тогда сама собой не прошла и, похоже, проходить не собиралась, так легко было в ней находиться, что казалось – этот подарок жизни теперь навсегда. Обсудив план, и приняв его, и составив график подготовки, они – бог знает по чьему предложению – встряхнулись и вышли из ставшего родным состояния. И только тогда Дон сказал:

– Друзья!

Словно слово последнее для ораторского эффекта повторил, словно мысль продолжил, полчаса назад начатую и оборванную молчанием.

– Друзья!

Фальцетти настрополил уши.

– Теперь, когда мы только что… – он весело скосил глаза на Фальцетти, – когда мы только что так вкусно и плодотворно помолчали, когда мы таким замечательным образом скрепили наше родство, предлагаю дать нашей команде название – «Братство».

Фальцетти поморщился. В отличие от Дона, у него все-таки какое-то подобие вкуса было – так он считал и так в юности ему говорили, – и слово «братство» покоробило его своей пустотой и помпезностью. Тем не менее он не преминул сразу же по окончании Тронной речи Дона собрать вокруг себя собственных подчиненных и что-то подобное устроить для себя лично.