Персональный миф. Психология в действии

Выбранная им потом композиция (к счастью, напечатал он снимки не здесь, а в Париже) – развёрстая алая щель с чёрными кружевами резинок чулок по бокам выглядела очень эротично, так же, как и моё лицо со сверкающими голодной похотью глазами – их, впрочем, я сделала такими специально для фото. И с этого начался наш роман, который во многом держался на том, что я чувствовала себя обворожительной, очаровательной – кем-то вроде Веры Холодной из немого кино. А он был не только любовник, но и ценитель, который нашёл свою, как он говорил, лучшую жемчужину. Впрочем, у Овнов по гороскопу – лучшая – всегда последняя на этот момент. Но я и думала, что буду просто последней. Но, забегая вперёд, скажу, что нет – не стала, к сожалению. Или к счастью. Прошло столько лет, но я так этого и не поняла. Всё же с дипломатами есть одна проблема – они забыли, как быть настоящими, самими собою.

Утром после первой нашей ночи раздался стук в дверь – принесли завтрак. Бертран поцеловал меня, поставив передо мной в постели поднос с едой и чашку с чаем. В халате с китайскими драконами он был почему-то похож на сурового тевтонского рыцаря. Так ведь он и был им по рождению. Порода так и вылезала их всех чёрточек его лица и совершенного, хоть уже и отяжелевшего тела. Одно место у него было такое, что не зря запечатлел его художник на одной из картин, висящих тут же в комнате. Среди прочих симпатичных ню. Я с юмором и отстранённо легко подумала тогда, что и мой портрет когда-нибудь будет написан по фотографии. Меня это не обидело и не смутило – всё же во мне живёт актриса, а вместе с ней способность к публичному обнажению…

Я растроганная отхлебнула чай, удобно поёрзав на подушке. Но мой рыцарь быстро снял поднос с моих колен, спокойно и без слов убрал от губ чашку с кофе и, буквально подкинув меня подведёнными мгновенно коленями под попу, насадил на красавца, торчавшего снизу из халата. Сперва я ойкнула, но по мере нарастания скорости мы оба стонали, скрипели зубами, а когда начались вскрики… стало слышно, как… как от наших стонов фонит микрофон. Явно и несомненно!

– Ого! Слышите звук (мы с ним так и остались навсегда на «вы») – это ведь записывающая аппаратура. Ваши или наши установили?

Бертран на секунду приостановился, но не то время было, чтобы обращать внимание на такие мелочи – какая разница. Пусть завидуют!

Играет он или на самом деле такой – идеальная статуя, обтянутая кожей, прирожденный воин-победитель, который не знает поражений и сомнений. Надо сказать, что соображал и действовал он мгновенно. Это не раз подтвердила наша совместная жизнь.

Потом он набрал полную ванну воды, зажёг свечи по краям и нежно мыл меня губкой. Его авантюризм и свобода в поступках не выглядели абсолютным бесстыдством только потому, что были так естественны. Но остальных это порой шокировало не только в моей республике, но и во французской. Помню, он идёт в трусах через огромный магазин одежды, выбирая джинсы и примеряя их у стойки кассы, а не в кабинке. Или он мог спокойно, будучи абсолютно голым, открыть дверь горничной.

Секс был замечательным, регулярным и размеренным. Но не тон держал меня рядом с Бертраном. Была вторая наживка для меня – его почти отцовская нежность по отношению ко мне, от которой у меня комок подступал к горлу. Потом заснули мы быстро и тихо на советском белье в цветочек, которое в отеле было даже в люксе.

К нему как-то раз приехала подруга, с которой он жил, пока был экономическим советником в Вене. Милая, жутко влюблённая в него женщина. Он был с ней ласков и добр, как… как с больной. И я поняла, как же она страдала, когда он её оставил.

Но даже тогда мне в голову не пришло, что иметь по подруге в каждой стране – это стиль его жизни. И что мне когда-нибудь тоже придётся страдать так же.

Он неизменно оставался романтичным. Всегда наготове были свечи и великолепная музыка, неизменно в моём доме появлялись цветы, а по утрам завтрак в постель. Первое время мне казалось, что я опять плыву по облаку. Но в нём временами мелькали грозовые разряды.

К счастью, на меня Бертран никогда не повышал голос, но на подчинённых мужчин умел орать таким страшным голосом, каким это у них там не принято. И ещё он всегда и всюду опаздывал. Он и Миттерана встречать в аэропорту, когда тот приехал, опоздал на полчаса. Меня это раздражало. Но я отлично понимала, что это особенность его психики – у него вообще не было чувства времени. И даже моднейшие часы с сигналом на руке не могли его дисциплинировать в этом смысле. Но по этой же причине, когда я уже засыпала, он брал ноутбук и писал, писал, писал – чувство гипертрофированной ответственности толкало его к тому, чтобы что-нибудь не пропустить в отчётах к своему министру. Тот его, впрочем, терпеть не мог: очень уж ярый он был посол. По секрету Бертран мне сказал, что его прочили на это место. Но вскоре Миттеран умер – а Бертран остался послом. Нелюбимым во Франции, да и тут против него активно интриговали. Он встречался как с действующими политиками, так и с оппозиционерами, а тем было что рассказать.