Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

Хозяин избушки может выступать и в роли давителя, душителя (painajaine): «так сильно давит, что никуда не уйдешь» (241, 246, 236). В таком случае пугали его выстрелом или повешенными на дверь портянками. Могло помочь и шевеление большим пальцем ноги. Это существо являлось чаще всего, когда человек спал или дремал.

Но далеко не всегда существо, которое появляется в избушке или рядом с избушкой, ведет себя как ее хозяин. Часто оно выступает в роли посетителя или даже просителя.

Иногда эти существа сидят просто рядом с избушкой, беседуют, но не предпринимают никаких усилий войти в нее (239). Порой просят еду (SKS. Q1601), одежду (К47) или предлагают вместе пожить и поохотиться (232). Но такая совместная охота далеко не безопасна, так как если потерять бдительность и подчиниться законам хозяина леса, можно лишиться всей убитой дичи. И в то же время охотник обязан соблюдать взятые на себя ранее обязательства. Иначе от гнева лешего не спасут ни стены избушки, ни молитва, ни крест. В старину охотники для mecänhaltia делали три капкана или силки, к которым нельзя было прикасаться топором. Запрещено было и что-либо брать из них: все, что попадется в них, принадлежало лешему. Рассказчик расставил ловушки, но уже начало темнеть и полил сильный дождь. Он пошел в избушку и увидел, что в силки, предназначенные для хозяина леса, попался глухарь. Охотник был очень голоден и решил взять его себе. Придя в избушку, перекрестил дверь, лег спать. И вдруг слышит: кто-то ходит вокруг избушки, со злостью распахивает дверь, невидимая рука цепляется в волосы и раздается голос: «Отнеси глухаря обратно!» Охотник раздетый выпрыгнул из избушки и двадцать верст в темноте, под дождем, бежал до деревни (SKS. К31).

Особую опасность представляет избушка, построенная на «чужой дороге», на пути нечистой силы. Эти места таили самую страшную беду для человека. И иного спасения, кроме как уйти, не было; был ли построен на такой тропе большой дом, крохотная лесная хибарка, или охотники просто остановились или развели костер. Черт ни в коем случае не уступал и не сходил со своей дороги, это было его законное место, и человеку там делать было нечего, спасало только бегство.

Как-то охотники построили маленькую лесную избушку. Пришли туда на ночь. Во сне один мужик видит, что приходит старик и говорит: «Вы построили хибарку на моей дороге; моя дорога проходит здесь. Надо убрать избушку прочь!» Он рассказал этот сон другим, те только посмеялись. На следующую ночь снова пришли сюда же. Только прилегли, избушка затрещала. «Что за чудеса?» Вышли на улицу, а хибарка на два метра сдвинута с прежнего места. «Metsäpirtiä ei saannut rakentaa „vaaranjuoksijan“ (= paholaisen) tielle. Лесную избушку нельзя было строить на дороге бегущего по горам (= плохого)»[483]. Такие дороги чаще всего называли дорогами чертей «karuloin dorogat» (SKS. К16, К17).

При рассмотрении сюжетов мифологической прозы, связанных с лесными избушками и их обитателями, невольно возникает вопрос связи их со сказочными лесными избушками. В русских сказках в них чаще всего живет баба яга, а в карельских – akka (старуха) и Syöjätär (Сюоятар).

Очевидное различие состоит в том, что в быличках эта избушка реальная с обитателями реальными и мифическими, но о тех и других рассказывается с установкой на достоверность, то есть рассказчик ни на минуту не сомневается в реальности происходящих событий. А в сказке – установка на вымысел, и события, и герои – плод фантазии повествователя.

Между тем В. Я. Пропп связывал сказочную избушку с мужскими обрядами, реально имевшими место в древности. Во-первых, это инстатут мужских домов[484], в которых юноши проводили отрезок жизни с момента половой зрелости и до вступления в брак. А во-вторых, это страшный и мучительный ритуал инициации, посвящение мальчика в мужчину [485].

Былички о лесных избушках также почти всегда связаны именно с мужским началом. Во-первых, рассказывают их только мужчины. Во-вторых, только они являются свидетелями или участниками событий. В-третьих, чтобы жить в помещении, на которое претендуют мифические хозяева, и выйти живым (или победителем) из схватки с ними, точно так же, как участникам обряда инициации, надо проявить немалое мужество. Неслучайно, героев таких быличек рассказчики характеризуют не иначе как: «это был безбоязненный старик», «смелости ему не занимать», да и хозяева «иного» мира часто отмечают их храбрость и бесстрашие.

Сказочный лес В. Я. Пропп характеризует как вход в царство мертвых, а избушку – как сторожевую заставу. Причем герою, чтобы войти в иное царство, надо или знать магическое слово, или принести жертвоприношение[486]. Лес в мифологической прозе сам по себе является иным царством, абсолютно чуждым человеку, живущим по законам лесных духов-хозяев. И чтобы переночевать в лесной избушке, человеку так же необходимо знать заговоры и соблюсти необходимые ритуалы, и принести жертвоприношения хозяевам леса, которые часто ассоциируются с нечистой силой и претендуют на проживание в хибарке.