– Я?.. Уголовный розыск? Я, собственно?.. – отступая от дверей и бледнея, бормотал гражданин Леманн Людвиг Карлович. – Варя! – неожиданно истерично и пронзительно, словно баба, закричал Людвиг Карлович и помчался прочь по коридору.
Майор, поддавшись инстинкту, бросился за ним. Настиг он беглеца совершенно неожиданно. Свернув за угол темного, узкого, почти бесконечного коридора, он едва не врезался в дородную женщину, стоявшую в дверях комнаты, в чьи круглые коленки уткнулся головой беглый патриций Леманн.
– Добрый день, – одышливо проговорил Андриан Дементьевич. – Майор Колодей, Ленинградский угро.
– Шапкина Варвара Ивановна. Гражданская жена этого типа, – легонько пихнула она коленкой уткнувшегося в нее Леманна.
– Очень рад, – искренне проговорил майор, он любил уравновешенных женщин и не выносил истеричных алкоголиков. То, что Людвиг Карлович был алкоголиком, майору безошибочно сообщил густой шлейф перегара, стелившийся по коридору вслед за беглецом. – Белая горячка? – Поинтересовался он, кивнув головой на затихшего Леманна.
– Да. – Просто ответила Варвара Ивановна, поднимая гражданского мужа за шкирку. – Проходите. Так в чем дело?
– Вы знакомы с Алексеем Ивановичем Платоновым? – присаживаясь на стоящий посреди комнаты стул, поинтересовался майор, с интересом разглядывая помещение.
Оно заслуживало отдельного внимания. Очевидно, некогда комната была частью большого зала. В двух углах из-под потолка свисали позолоченные херувимы, посреди потолка красовалась круглая картина с танцующими полуголыми бабами, наверное, греческими богинями, а в простенках между окон на полуколоннах красовались маски с открытыми ртами. Одни из них смеялись, другие, наоборот, ревели. Красивый наборный паркет с виноградными листьями был загваздан темными липкими пятнами, в торце комнаты стояла великолепная огромная кровать с резными столбиками и огромной львиной головой, вырезанной на спинке кровати.
– От прежних жильцов досталась, – пояснила Варвара Ивановна. – Кровать, да вот еще люстра. Люся их просто обожает. А про пол, уж извините, не успела помыть. Этот поросенок вчера опять сорвался. Притащил после спектакля целую компанию во главе со своим дружком тенором Замойским. Всю ночь пили, еле разогнала. Так что слушаю вас, – толкая мужа на кровать, спокойно повторила Варвара Ивановна. – Вы вроде про Алексея Ивановича спрашивали? Знаю, конечно. А в чем, собственно, дело?
– Его убили три дня назад.
– Ох ты, батюшки! – присела на край кровати Варвара Ивановна. – Такой хороший человек был. А жену-то как жалко, любил он ее очень. И она его любила. Хорошо жили, как люди. И сынок у них, Родион, очень хороший мальчик, – пустилась в причитания Варвара Ивановна. – Как же это случилось? Три дня назад, говорите? Так ведь похороны должны быть? Или были уже? Люся, Алексей Иванович помер! Похороны, вставай, поросенок!
– Похороны? – сел на кровати похожий на собственный призрак бледный лохматый Людвиг Карлович. – Выпьем, товарищи, за покойного! Варенька, стакан!
– Тьфу! Лежи уже лучше, – рассердилась Варвара Ивановна и снова толкнула мужа на кровать, где он и замер. – Простите. Так о чем вы хотели нас спросить?
– Ну, во-первых, где были вы и ваш муж девятнадцатого июня с семнадцати до восемнадцати часов?
– Девятнадцатого? Дайте подумать. – Варвара Ивановна замерла с безмятежным выражением лица. – Ах, вспомнила. Людвиг был на генеральном прогоне в ТРАМЕ, у них там последнее время определенные трудности, их пытались усилить. Перевели к ним Зона, Рашевскую, но Люся говорит, ничего не помогло. Ходят слухи, что их собираются объединять с Красным театром, а впрочем, вам это, должно быть, неинтересно. На прогоне его видели коллеги, список я могу составить, они обычно одной и той же компанией передвигаются, из театра в театр. А я была на работе.
– И где же вы работаете?
– На Государственном опытном заводе № 47 Экспериментального института по Работам Рабоче-крестьянской армии, мастером цеха. Мне сегодня в ночную заступать, – скромно сообщила Варвара Ивановна.
– Простите за любопытство, – не сдержался майор, – а где вы познакомились с вашим гражданским мужем?
Варвара Ивановна с материнской лаской взглянула на бессознательное тело в халате.