Перстень Григория Распутина

– Разговор есть, спустись.

– Не много ли чести. Хочешь говорить, топай сюда. Или поджилки дрожат? – Цепкий Сенькин взгляд был прикован к Родиону, словно он был во дворе один.

– Ладно. Только разговор у меня не для посторонних ушей.

– Лады. Тогда можешь Борьку внизу оставить, мои ребята его покараулят, – усмехнулся Сенька, но однако велел: – Сгинь, Витек, иди вон гостя займи, хоть в дурачка сыграйте.

Витька скривил недовольную мину, но послушно пошел вниз, по дороге ткнув Родьку в бок локтем.

– Ну, чего надо? – все так же развязно поинтересовался Сенька, когда Родион поднялся к нему на верхнюю площадку. Родион стоял, с беспокойством наблюдая, как внизу вокруг Борьки собралась вся Сенькина шайка. – Не боись, не тронут, пока я не велю, – успокоил его Сенька. – Так что надо?

– У меня отца убили, слыхал? – хриплым голосом едва выдавил из себя Родя.

– Слыхал. – Глумливые нотки из голоса Сеньки пропали. А может, Роде так показалось.

– Мне узнать надо, кто это сделал.

– А я при чем?

– Ну, у тебя знакомства, может, ты слышал чего? – пробормотал Родион, а потом собрался и твердо сказал: – Я думаю, что это сделал либо Клавкин хахаль, с вокзала, либо Семен Наумович.

– С чего это ты так решил? – заинтересованно приподнял бровь Сенька.

– Так, есть кое-какие соображения. Так что, поможешь?

– Пошли. – Сенька встал со своего места и направился в разваливающийся флигелек. Старенькая дверь с облупившейся краской едва держалась на одной петле, но Сенька трогать ее не стал, просочился в щель ужом. Родион нырнул следом.

– Я слыхал, его зарезали? – проговорил Сенька, глядя куда-то поверх крыш.

– Да. Прямо дома. И перстень с пальца сняли. Золотой, с синим камнем. А больше ничего не взяли. – Голос Родиона хоть и не дрогнул, но снова подозрительно охрип.

– Ревешь по ночам?

– Что? – От такого вопроса Родион сперва растерялся, а потом с подчеркнутым презрением ответил: – Еще чего.

– А я ревел. С месяц, наверное, – проговорил Сенька непривычным, тихим серьезным голосом. – Когда нам сказали, что отца больше нет. Ревел.

– Но ведь они у тебя просто арестованы, – неуверенно проговорил Родион.

– Просто арестованных не бывает, – неожиданно зло выплюнул Сенька. – Ты дома номер семнадцать и пятнадцать по Четвертой Красноармейской знаешь?

– Да.

– Это дома моего деда.

– Чего?

– До революции моему деду принадлежали, говорю, – повторил Сенька с горечью. – После Октябрьской революции он их сам Советам отдал, себе одну лишь квартиру оставил, в которой с семьей проживал. Сам, понимаешь? Потому что в «Свободу, Равенство и Братство» поверил. Ну, совдепы ему руку пожали, грамотку вручили, в газетке про него напечатали. Он не буржуем был, а управляющим завода. Редким специалистом, из семьи мелкого чиновника выбился. В Америке учился, в Париже. Сам все заработал, два дома построил, династию мечтал основать. Отец у меня гвардейским офицером был, но тоже после восемнадцатого на сторону Красной армии перешел. За кордон никто не побежал, все хотели светлое будущее строить. А потом Советам двух домов мало показалось. Решили буржуев недобитых уплотнить и подселили к нам сперва одно семейство, потом второе. Пока мы вместо восьми в одной комнате не оказались. А потом им и этого мало стало. Они за отцом пришли, в контрреволюционном заговоре его обвинили, припомнили белогвардейское прошлое, а заодно и мать взяли. Так, до кучи. Она у меня институт благородных девиц окончила, чем не повод, а то, что она совсем девчонкой в госпиталях сестрой милосердия работала, это забыли. Их арестовали, а нас с дедом в подвал. А потом дед человечка одного разыскал, старинного своего знакомца, тот за деньги для нас и разузнал, что с отцом и матерью стало. Отца сразу же после ареста расстреляли, а мать в лагеря без права переписки, а это все равно, что на тот свет. Там мало кто выживает, – с торопливой горячностью рассказывал Семен. – Вот когда я это услышал, стал по ночам реветь. У меня словно жизнь закончилась, оборвалась той самой ночью, когда родителей взяли, а я стал сыном врага народа. Мне в этой стране ничего не светит, и Борьке твоему тоже. Только он, дурак, этого не понимает. Мы здесь мусор, вырастем, и нас зачистят. Не к стенке, так в лагерь. А тебе повезло. Твоего отца не власть, а уголовники убили, ты вроде как у нас жертва теперь. Можешь спать по ночам спокойно, не опасаясь стука в дверь. Твой отец вам с матерью билет в «светлое будущее» купил.

– Какой еще билет? Ты чего, спятил? – пробормотал Родион, отступая от Сеньки. Все, что тот говорил, казалось ему кощунственным бредом.

Но Сенька обернулся к нему с совершенно спокойным лицом.

– Не понял еще, да? Дурачок ты еще, Родька. Так и не повзрослел. Ладно, помогу тебе. Только насчет жида, думаю, ты ошибаешься. Он в основном скупкой занимается, мокрые дела не по его части, к тому же перстень какой-то, хоть бы он был и бриллиантами усыпан, для него так, мелочь, – сплюнул под ноги Семен. – У него в матрас миллионов пять небось зашито, и все чистым золотом.