Перстень Ивана Грозного

Александр подошел к Лике, достал откуда-то моток веревки, обмотал вокруг ее рук, другой конец прикрепил к крюку.

Снова пошел к колонне.

Нажал очередной рычажок — теперь цепь поползла вверх, вздернула Лику.

Боль пронзила ее руки.

Цепь наматывается на невидимый барабан, натягивается все сильнее, вот уже Лика оторвалась от пола, потеряв опору под ногами, повисла в воздухе…

Убийца опять нажал какую-то кнопку, и теперь цепь, на которой висит Лика, со страшным скрежетом поехала в сторону квадратного провала. Вот Лика зависла над ним…

Внизу, прямо у нее под ногами, чернеет страшная глубина. Тянет оттуда тьмой и холодом. Тянет оттуда смертью, как из разверстой могилы. Из ее могилы.

А маньяк отошел от колонны, приблизился к самому краю провала, встал напротив Лики, смотрит на нее. В глазах его видна злая, черная радость.

— Ну что, чувствуешь близость смерти?

Лика и хотела бы ответить — но не может.

Язык тяжело, как чужой, ворочается во рту, рот наполняется горькой слюной…

А маньяк смотрит на нее, упивается ее страданиями.

Лика пытается пошевелиться — и чувствует, что левая рука, та, на которой перстень, слушается ее. Да только что от этого проку? Даже если к ней вернутся силы, она ничего не сможет сделать, не сможет без посторонней помощи развязать руки. Да если бы и смогла — упала бы в бездонный провал…

Перстень на левой руке стал заметно теплее.

«Помоги! — взмолилась Лика. — Сделай хоть что-нибудь!»

Какой смысл просить помощи у неживого предмета? Видно, это от безысходности!

— Ну, все! — проговорил маньяк, и злая улыбка коснулась его губ. — Пришло время расплатиться за все!

Лика с ненавистью взглянула на его лицо. Она не может ему ответить словами, но, возможно, есть ответ, более простой и понятный, чем любые слова…

Рот полон горькой слюны.

Лика собрала все силы — и плюнула в ненавистное лицо.

Маньяк инстинктивно заслонился рукой, лицо его перекосилось от ненависти.

— Ах ты, с-сука… — прошипел едва слышно. — Ты за это заплатиш-шь… дорого заплатиш-шь…

И тут черная тень метнулась в воздухе.

Большая черная птица пролетела над головой убийцы, Лика успела разглядеть длинный крючковатый клюв, круглый блестящий глаз. Черным крылом птица задела маньяка по лицу, он инстинктивно отшатнулся, ступил в сторону — и потерял равновесие, качнулся, ступил в пустоту, какую-то долю секунды балансировал на краю провала — Лика успела разглядеть ужас в его глазах, ужас и удивление.

А в следующую секунду он полетел вниз, в холодную черную глубину…

Лике показалось, что он падал долго, нереально долго — но, должно быть, прошло не больше секунды, и снизу донесся глухой удар и крик боли, перешедший в долгий, мучительный стон.

Ну вот, подумала она, справедливость восторжествовала.

Он получил именно то, что готовил для нее, — теперь он лежит там, изувеченный, но живой, и ждет смерти. Он прочувствует приближение смерти, ее неизбежность…

Но только ей-то, Лике, от этого ничуть не легче — она висит на крюке над темной бездной и ничего не может поделать, никак не может освободиться…

Лебедкин подъехал к металлическим воротам завода. Дуся уже ждала его там — успела быстрее его. Она перекинула рубильник на щитке, ворота разъехались, и машина Лебедкина въехала на заводской двор.

Во дворе этом царило запустение. Тут и там валялись припорошенные снегом ржавые детали, куски арматуры и груды битого кирпича. И посреди всего этого великолепия стояла машина — не новый, но аккуратный синий «Опель». Лебедкин вышел из своей машины, подошел к «Опелю» и потрогал его капот.

Капот был теплый.

— Здесь он, голубчик!

— Может, все же вызовем подмогу? — озабоченно проговорила Дуся.

— Вызовем, — ответил Лебедкин без энтузиазма и вдруг насторожился: — Ты это слышала?

— Что-то слышала… — Дуся застыла, вслушиваясь в настороженную тишину.

И теперь оба напарника расслышали доносящиеся из мрачного заводского корпуса приглушенные звуки — то ли стон, то ли плач.

— Это здесь! — Лебедкин кинулся к заколоченной крест-накрест досками двери.

К счастью, доски были прибиты только для вида, напарники вбежали внутрь и оказались в огромном заброшенном цеху.

Теперь звук, который они услышали с улицы, стал значительно громче. Это был не стон и не плач, а монотонный унылый скрип.

Глаза их не сразу привыкли к полутьме, а когда привыкли, напарники увидели посреди цеха подвешенную на цепи молодую женщину. Она медленно раскачивалась, при этом цепь издавала тот самый унылый и жалобный звук. Голова женщины свешивалась на плечо, она не подавала никаких признаков жизни.

— Неужели опоздали? — вскрикнул Лебедкин и бросился вперед.

И тут подвешенная женщина подняла голову и хриплым, сорванным голосом крикнула:

— Осторожно, здесь провал, очень глубокий!

Лебедкин затормозил на самом краю квадратного провала.

— Сейчас мы вас снимем! — проговорил он взволнованно. — А где… он? Где Александр Зимин?

— Он — там! — Женщина показала глазами на темный провал.

И тогда Лебедкин услышал доносящийся из глубины мучительный стон.