Урал с его прочно угнездившимся расколом добавлял недовольства. Читаем в дневнике Нечаева такую запись: «В Тагильском заводе находился иностранец, выписанный Демидовым Ник. Никит. из чужих краев для усовершенствования горного дела и обучения детей разным наукам по сей части. Его обвинили в рассеивании революционных правил и предали уголовному суду в Перми…»
Вот сколько «противных случаев» скрыл от губернатора и от Строганова. Видать, впрямь не без основания нашлись у губернских управителей поводы относиться к Нечаеву с усердным подозрением.
Письма его стали вскрывать. Стали следить за теми, с кем водит знакомства. Один из них — уже упомянутый Улегов. Знакомство с Нечаевым принесло ему неприятности. Сообщает о них Нечаеву: «Присовокуплю о том последствии, которое случилось от посылки Вашего Высокоблагородия ко мне письма по почте. По надписи вашей руки по печати экспедитор тотчас догадался, что это письмо от вас… А потому и подослали ко мне экспедитора узнать от меня, что было написано мне вами. И я от сего нахального шпиона с великим трудом мог отделаться».
Подозрения не напрасны. Нечаев собирает сведения о всяких неблагоприятных для правительства настроениях. Улегов высказывает их. В письмах крепостного писаря частенько нахожу и о том, что везде и вокруг царит «общая масса зла», и гневные слова о горнозаводских начальниках — «мучители рода человеческого», и даже проповедь «заботиться об истреблении жестокостей и мздоимства между лицами правительственными».
Но крамола не только в полученных письмах. В дневнике Нечаева тоже немало того, что является отражением политических причин недовольства уральских рабочих.
25 пунктов понадобилось Нечаеву, чтобы сформулировать и изложить причины раскола. Из них пять подняты выше внутрицерковных распрей.
«1. Общее невежество, которое тем менее изменяется, что бедные люди не имеют средств учиться…
…8. Часто оказываемые от духовенства худые примеры в поведении, алчность и корысти».
Еще — прямо и резко — о том, каковы подлинные причины смуты и бунтарства:
«9. Совершенное равнодушие гражданского начальства.
10. Послабление со стороны некоторых чиновников за подлоги или из личного угождения».
В этот перечень и такое вписано:
«23. Обольщающее чувство независимости…»
Нечаев подтверждает свое наблюдение о политической строптивости рабочих примерами из истории: «В духовном смысле это настоящая вольница Великого Новгорода…» Дальше круче замешивает: «Мятежи при Петре Великом, непокорность запорожцев, непримиримая вражда задунайских некрасовцев, бунт Пугачева показывают характер старообрядцев». И в большом и в малом держали, как сполна убедился Нечаев, свой характер уральские страстотерпцы. Видно, хорошо знал Нечаев о такой среди непримиримых раскольников безбоязненно воинственной поговорке — «Режь наши головы, не тронь наши бороды».
Вывод Нечаева близок выводам Герцена (вспомним его слова о гуле, предвещающем бури): «Там угрожается правительству нарушением общей тишины… И действительно, если бы вдруг отнято было что-либо из присвоенных ими от послабления начальства, утвержденных давностью и обычаев вольностей, при всей видимой преданности старообрядцев к Государю, могли бы последовать более или менее опасный волнения».
Чувствую в этих строчках предупреждение — не отнимайте «вольностей».
Нечаев пытался оградить раскольников от непродуманно скорой расправы, он ищет глубинную основу раскольнических смут и упрямо подталкивает к мысли, что лишь искоренение причин умиротворит еретиков.
Но надо знать и другое — Нечаев ничуть не благоволит к расколу и к раскольникам, к многочисленным на Урале сектам как явлениям идейно-богословского порядка. Он часто вносит в дневник проявления неодобрительного отношения к ним.
Но вот вдруг натыкаюсь на необычно выраженную критику. Она явно выходит за пределы церковной и явно суть совсем иных понятий: «Книг гражданской печати они (раскольники. —
Крепко сказано. И справедливо. Это смелое изречение — суть высшего политического порядка.
…Нечаев выполнил — с присущей ему старательностью — наказ педанта Дибича: «изыскание причин и целей раскола». Он изыскал в их числе и сугубо политические, и социальные причины и цели.
Да вот только все это упрятал — надежно и надолго (до смерти) — в личный дневник и личный архив. Почему? Неведомы причины — нигде сам ничего не объяснял. Может, однако, статься, и для того, чтобы не отягощать вину раскольников самыми страшными при Николае обвинениями — политическими.