Перстень старой колдуньи

— Но ты понимаешь, что тут замешана эта девчонка? — волнуясь, убеждала Ольга отца. — И не нужны мне никакие доказательства — я это просто знаю и все! Сердцем чувствую. А женскую интуицию не проведешь.

— Но все-таки, прежде чем принимать жесткие меры, давай с ним поговорим.

— Поговорить-то поговорим, только это ничего не изменит. Я требую, чтобы ты запретил ему видеться с ней!

Так, приехали! Вот как все обернулось…

Он появился на кухне, уставясь в пол.

— Доброе утро…

— Доброе, нечего сказать! — начал было Санчо, но Ольга его остановила.

— Пускай поест сначала.

Кусок в горло не лез.

Все же он с трудом запихнул в горло бутерброд с ветчиной и немного омлета. Мама налила ему чашку какао.

— А теперь, сын, рассказывай, где вчера размахался! — тоном, не допускающим и намека на снисхождение, велел Санчо.

— Пап, понимаешь…

Никита отставил чашку. Собрался с духом… Он сомневался только одну секунду: никогда прежде не врал родителям — не соврет и теперь. И потом, раз уж против его Женьки объявлена война, он так этого не оставит. Он так им все прямо и бухнет. Обо всем! А иначе будет он не мужчина, а трусливый слизняк, который мямлит и со страху родичам лапшу на уши вешает — лишь бы против шерстки не погладили!

— Я был… сначала с ребятами во дворе. Потом в гостях у Женьки нашей соседки снизу. Вернее, не у нее, а у её соседки Марьи Михайловны — у них коммуналка, вы ж знаете. Ну вот, эта старушка… она нас пирожками кормила. А потом мы с Женей гуляли.

— Пол ночи? — дрогнувшим голосом спросила мать.

— Выходит, что так, — набравшись духу, ответил Никита.

В кухне, кажется, даже воздух застыл от этих слов. Пауза закачалась над столом, над чашками с кофе и недоеденными бутербродами.

— Та-а-ак! — рыкнул отец.

— Санечка, подожди… не надо! Давай спокойно во всем разберемся, едва сдерживая слезы умоляла отца Ольга.

— Спокойно, говоришь? Что ж, давай спокойно! Наш сын с девицами непотребными гуляет в четырнадцать лет, а ты говоришь — спокойно!

— Папа, не смей! — Никита вскочил, опрокинув свою чашку. Зачем ты… она не такая!

— Ах ты… — Санчо стиснул сына за плечи и тряхнул его так, что у того в глазах помутилось, а кухня медленно поплыла вокруг света.

— Ты ещё будешь мне указывать!

— Мальчики, перестаньте… ну что вы со мной делаете?! — крикнула Ольга и, уронив голову на руки, разрыдалась.

— Ну вот… видишь, до чего мать довел… — тотчас умеряя свой пыл, буркнул Санчо. — Немедленно извиняйся! Она вчера на валокордине, да на валидоле впервые в жизни весь вечер сидела… из-за твоих прогулок. Обедать не пришел, не позвонил! С утра пропал — и ищи его! Взро-о-ослые мы теперь, да? С нас теперь и взятки гладки, так?

Он опять начал кипятиться. А Ольга стала понемногу приходить в себя, вытерла слезы салфеткой, поднялась и принялась подтирать лужу какао, пролитую в пылу этого утреннего накала страстей.

— И не думай! — отец вырвал у неё тряпку. — Сам подотрет. Не маленький!

— Мама, конечно, я сам!

Никита взял тряпку и начал возить ею по полу, думая только о том, как бы все-таки вырваться из дому. «Там, в гробу — твоя невеста…» Он не мог, не имел права оставлять её сегодня одну!

Покончив с полом, он вымыл руки и встал перед кухонным столом, за которым снова уселись родители, как перед судом трибунала.

— Я… извините меня, пожалуйста. Я понимаю, что вчера… должен был позвонить, сообщить. В общем… — он в сердцах махнул рукой. — Но, если бы смог, я бы это сделал. Правда! Я всегда ведь предупреждал. И вообще… не могу я, когда мама волнуется. Мамочка… только я хочу, чтоб ты знала, что эта девочка — Женя… она хорошая, добрая. И талантливая. Ты же сама говорила, что человек, у которого дар Божий, не может быть злым. Только несчастным. Вот и Женя… она несчастная. У неё мать умерла. А отец — сами видели… И братика своего Елисея — она зовет его Слоником — Женя практически растит сама. Только Марья Михайловна — соседка — ей помогает. И ещё она лепит фигурки из глины. Мам, они тебе очень понравятся — вот увидишь. Они такие…

Он недоговорил — в дверь позвонили.

— Ну-ну… — покачал головой Санчо и пошел открывать.

— Здрассьте… Сын, это к тебе, — возвестил он из коридора, несколько сдавленным голосом.

— Ну, иди… иди! — взъерошила ему волосы Ольга, и Никита понял, что он прощен. По крайней мере, мама на него больше не сердится.

С легким сердцем кинулся он в коридор… на пороге стояла Женя.

Отец глядел на девочку немигающим взглядом удава. Она пугливо жалась у притолоки, робея под его взглядом и не смея шагнуть вперед.

— Ну, проходи, раз пришла, — широким жестом приглашая её войти, прогрохотал Санчо. — Заодно расскажете, как вы с Никитой вчера погуляли.

— С-спасибо, — она старательно вытерла ноги о половичок, но войти все-таки не решилась. — Я на минуточку. Никита книжку мне обещал. Про Волошина.

— Женя? — к ним спешила мама. — Проходи, что ж ты тут в прихожей стоишь? Никита, помоги гостье раздеться.

Он старательно и с нескрываемым трепетом выполнил это мамино поручение — обязанность взрослого мужчины — и предложил Жене пройти в свою комнату.