Перстень старой колдуньи

— Да не, старик, — хлопнув его по плечу, сказал Кит. — Если будет надо чего — скажу. А сейчас… только слышь, Покер, давай без обид.

— Блин, какие вопросы?!

— Ну так вот. Женька — она моя девушка. И если кто тронет её или ещё чего выкинет… вот вроде этого базара про сладкую парочку… В общем, понятно да? Ты просек, старик?

— Да, ты че, Кит! Ребята просто оттягиваются — типа того дурью маются, ты в голову не бери. Твоя девушка — все, заметано! А эти… знаешь, им иногда моча в голову так ударит, что…

И Покер отпустил несколько выраженьиц, которые даже Никите были в новинку, хотя он прежде учился в одной очень престижной английской школе, где ребята методично и с упоением упражнялись в сравнительных исследованиях русского и английского мата…

— Ладно, старики, вы тут развлекайтесь… а если надо что — где живу знаете. Ну все, сорвался!

— Э, а далеко когти рвете?

— А вот это пускай никого не колышет! — довольно мягко и дружелюбно, чтобы не злить и без того заведенных парней, сообщил Кит.

Он вернулся к подъезду, где ждала его Женя. Она страшно перенервничала за него, даже руки похолодели.

— Вот глупышка! — он нежно поцеловал её. — Ты чего? Это ж нормальные ребята! В любом дворе такие… Ты что, в каждом московском дворе, куда мы будем заглядывать, будешь трястись от страха как крыса Чучундра, которая боится выйти на середину комнаты?

— Какая Чучундра?! Какая крыса?! Ты чего обзываешься? — она ткнула его в бок кулачком.

— Дурочка, это Киплинг. Английский писатель такой. Он «Рикки-тикки-тави» написал. Там и есть эта самая крыса Чучундра. Не читала?

— А-а-а, — с облегчением выдохнула Женя. — Читала, конечно. Просто я забыла про эту Чучундру несчастную. С тобой вообще скоро все на свете забудешь…

Они стояли и целовались в подъезде. А время незримой нитью соединяло их судьбы по воле Рождественской ночи.

А потом они опять вышли во двор. Покер с компанией сделали вид, что заняты какими-то своими делами, и им на эту сладкую парочку наплевать. Или у них сразу что-то случилось со зрением…

Никита медлил. Ему нужно было сделать ещё одно важное дело, прежде чем отправляться в путь. Женька тянула его за рукав, чтобы сесть на трамвай и ехать к метро, но Никита все выждал, развлекая свою подругу чтением стихов, которые знал во множестве. Он ждал. И тот, кого поджидал он, не замедлил явиться. Черный кот крался за ними, перебегая от дерева к дереву, чтоб его не заметили. Тогда Никита гаркнул, хлопнув себя по лбу:

— Ах ты! Совсем забыл! Ты подождешь меня тут минуточку? Я быстро! Только никуда не уходи, хорошо? А на ребят внимания не обращай — они тебя больше не тронут.

— Хорошо, — улыбаясь, отвечала его маленькая любовь.

Тогда он пулей влетел к себе на седьмой этаж, моля Бога, чтобы ни кот, ни кольцо в эти минуты не увлекли её прочь в стылый завьюженный город, где силы зла гуляют на воле, и нет им ни преград, ни пределов…

Он отпер дверь и, вломившись на кухню в сапогах и дубленке, извинился и попросил дядю Сережу на минуточку выйти.

— Ну? — тот чуть сморщился, старательно пряча улыбку в усы.

— Дядя Сережа! — выпалил Кит, еле переводя дух. — Понимаете… там один кот. Очень нехороший. Злой!

— Нехороший кот? — переспросил Овечкин, уже не сдерживая веселья, отчего лицо его стало совсем широким и добрым. — Н-да… это, что ль, вроде нехорошей квартиры у Михаила Афанасьевича?

— Вот-вот! Вроде как у Булгакова — в самую точку… Он, гад! То есть, это, конечно, не Бегемот — куда ему… Но тоже зверюга тот еще!

— Так чего? — враз переменившимся деловым тоном поинтересовался Овечкин.

— Надо бы… Вы бы не могли его… того!

— Как? Совсем, то есть… Ты чего, парень, под Рождество животных, как ты говоришь, — того… Не-е, не дело!

— Да нет, не совсем, конечно…

— А тогда как?

— Ну… вы могли бы его поймать и запереть… куда-нибудь. Только не в нашей квартире! На время, понимаете, хотя бы на эту ночь. А потом он безвредный станет.

— Ты уверен? Совсем безвредный? — уже не таясь, веселился Овечкин.

— То есть, просто как овечка. Ой… я, кажется, что-то не то сказал, сконфузился бедный Кит.

Сергей расхохотался и предавался этому занятию долго и с нескрываемым удовольствием — видно, давно его так никто не смешил. Потом надел свою куртку, и они вместе вышли во двор.

— Ну, где твой злодей?

Мерзкий кот, как можно было и ожидать, вился кругами вкруг Евы.

— Ага, вижу! Так, Ромео, давайте-ка оба быстро к вокзалу, а то на поезд опоздаете. А об этом милом животном не беспокойся — я с ним разберусь.

— А вы… — сомневаясь, промямлил Никита. — А вам он ничего не сделает?

— Хм, — только и ответил Сергей Александрович.

И в этом его негромком смешке содержалось больше словес, чем в иных пространных тирадах.

— Давайте — ступайте, и чтоб я вас здесь больше не видел!

Никита кинулся к Жене, схватил её за руку и, чуть не бегом, они покинули двор, вплывающий в Рождество.

А на пустынном дворе, возле разросшегося куста сирени с кривыми сучьями-лапами, который подобно сказочной декорации темнел на фоне медленно кружащего снега, остались двое: кот и Овечкин.

Глава 13 АБРАМЦЕВО