Перстень Царя Соломона

Но я его недооценил. Как бы он повел себя в схожей си­туации, находясь среди других бояр, особенно если бы за­метил на их лицах насмешливые улыбки, судить не берусь, но в уютной маленькой комнатушке свидетелей не было, поэтому он нашел в себе мужество признать, что его про­вели, и принялся весело хохотать. Я тоже деликатно улыб­нулся, продолжая оставаться настороже — чтобы уверну­ться, если все-таки кинет. Но опасения были напрасны — дьяк хохотал от души. Как большинство умных людей, он умел признавать свои ошибки.

—  А я-то сижу да пыжусь пред ним, что поймал за язык,— веселился он,— Ну ровно яко та лягва, кою маль­цы чрез соломинку надувают. Ну и поделом мне, старо­му.— Он вытер выступившие на глазах слезы, после чего осведомился: — Выходит, это ты меня за язык словил? Ну тогда поведай, что за девицу высмотрел. Коль выбор сде­лан, стало быть, имечко ее тебе уже известно, так ведь?

— Известно,— согласился я,— Марией ее зовут, дочка князя Андрея Долгорукого.

—  Ну спасибо хоть, что не Шуйских облюбовал, не Ве­льских, не Мстиславских, да не из Захарьиных, особливо романовского помету. Тут и впрямь тяжко пришлось бы. Даже мне,—уточнил он несколько надменно.—А с Долго­рукими куда проще. В опричнину они не вписаны, да и во­тчин у них небогато. Пращур их, Иван Андреич, что еще в Оболенских ходил, и впрямь изрядно имел, но опосля того, как сынок Владимир их своему потомству раздал, ныне у каждого всего ничего. Иные хоть и поставили свои дворы в Москве, так и те больше на избы похожи, чем на боярские терема,— пренебрежительно хмыкнул он и де­ловито осведомился: — А твоей зазнобы батюшку как звать-величать?

— Андрей,— грустно повторил я.

— Это я слыхал,— кивнул он,— Но Андреев у Долгору­ких много. Одних только внуков Андреев у князя Влади­мира Ивановича двое — Андрей Тимофеич да Андрей Семеныч. А еще из правнуков тоже есть Андреи — Андреич, Михалыч да Никитич. Потому и вопрошаю, чья она дочь.

—  Не знаю я отчества ее батюшки,— грустно вздохнул я, припомнив, как плевался после прочтения Бархатной книги — не могли отцы фантазию проявить,— Случайно я ее увидел, да и то недолго, когда ее в Москву везли. Только и успел узнать, что она Мария Андреевна Долгорукая.

— И что ж, так сразу в сердце и запала? — полюбопыт­ствовал дьяк.

—  Сразу,— кивнул я.— Как из пищали кто в него вы­стрелил.

—  Ишь ты,— уважительно произнес он.— Ну ладно. Раз в Москву, оно уже полегче искать будет. Тут их всего трое из пятка. Как узнаю, сразу обскажу, токмо не вдруг — ныне недосуг мне. Сам ведаешь, что с послами Жигмундовыми говорю веду...

С того времени редкий вечер я проводил в одиночестве, а два-три подряд и вовсе ни разу. Приходил Висковатый за мною всегда сам и только в сумерках, то есть перед сном. Я уже ждал его визита, поэтому он не говорил лишних слов. Зайдет, поздоровается — вроде как хозяйский долг вежливости перед гостем — и тут же, развернувшись, сле­дует к себе в светелку, то есть в кабинет.

Был он у него устроен достаточно хитро — со страхов­кой от подслушивания. Единственный вход в него вел че­рез просторные сени, которые я, следуя за Иваном Ми­хайловичем, всегда запирал на крюк. Рядом, через стенку, помещений не имелось вовсе — светелка была самым да­льним на втором этаже правого, мужского крыла здания.

Говорили о разном. На примере датского Фредерика II убедившись в точности моих словесных портретов — не зря я их заучивал,— чаще всего он спрашивал меня о мо­нархах соседних стран, как они да что. Характеристики, которые я давал тому же Юхану III, всего два года назад ставшему шведским королем вместо своего полубезумно­го старшего братца Эрика XIV, или больному, но еще хо­рохорившемуся польскому королю Жигмунду, дьяка из­рядно забавляли.

К тому же, как я понимал, они в точности совпадали с донесениями русских дипломатов и купцов, только были более емкими, а потому он временами хоть и похохатывал, но слушал меня очень внимательно. Стоило мне обмолви­ться о Жигмунде, который настолько перетрудился с пре­красным полом, истощив свою жизненную силу, что вы­глядит в свои пятьдесят дряхлой развалиной и сроку ему не больше двух-трех лет, как он тут же принялся выяснять, откуда я это знаю и насколько можно верить моим источ­никам.

Однако его расспросы касались не только королей-со­седей, но и правителей более отдаленных земель. Особен­но его интересовали английская Елизавета I и император Священной Римской империи Максимилиан II. Чуть ме­ньше турецкий султан Селим IIи французский Карл IX. Я лихорадочно напрягал память и неспешно, но система­тически выкладывал ему козырь за козырем из числа тех

— Так ты сказываешь, что сия пошлая девица никогда и ни за кого замуж так и не выйдет? — спрашивал он, при­стально глядя на меня.— Ох, чтой-то не верится. Чай, в го­дах бабенка. Лет сорок ей ужо. Тут хошь бы за лядащенького мужичка уцепиться, и то благо. Разборчива в жениш­ках — это верно, но на то она и королева. Ей без того ни­как. Но чтоб вовсе...