Перстень царицы Ульяны (СИ)

Я вновь вспомнил деда. Как бы я отреагировал, если бы он воскрес? Я бы… Господи, да я бы счастлив был! Мировой мужик, рыбачить меня учил, мастерить разное… я словно снова почувствовал смесь запахов, насквозь пропитавших его гараж. Машинное масло, резина, ещё что-то. Я столько не успел у него спросить.

Яга тронула меня за локоть, прогоняя неуместные воспоминания. Мне следует жить здесь и сейчас, я сыскной воевода столицы и обязан распутать это дело.

- А что, мóлодец, что ещё в народе бают?

- Да разное, бабушка. На площади, верите ли, Абрам Моисеич с утра засел. Кажет, будто бы с колдуном тем могучим знаком, а потому всякую просьбу передать может.

- К-какую просьбу? – прозаикался я, уже начиная догадываться. Кстати, вполне возможно, что байка о могучем колдуне идёт как раз от нашего гробовщика.

- Дык известно какую, о воскрешении. Люди ему записочки с именами несут и пожертвования посильные в ящик особый складывают. Мол, кто боле пожертвует, того родичи в очереди на воскрешение выше подымутся. Как думаешь, участковый, правда сие?

- Нет, конечно! – от возмущения едва не заорал я. Вы подумайте только! Уже нашёл возможность навариться. Раз люди не умирают, а воскресают, будем делать деньги на этом. Ох доберусь я до него…

- Да ладно? – стрельцы вытаращили глаза. – А то вона Степанова маменька колечко золотое в тот ящик кинула, мужа своего воротить хочет.

- Вот вам и ладно! Он понятия не имеет, кто это делает, и никакой связи с исполнителем у него нет! Господи, ну что за люди, почему ж вы всему верите…

- Так а сам-то ты знаешь что-нибудь?

- Я… скажем так, догадываюсь, но у меня пока нет доказательств.

Не знаю, зачем я соврал. Возможно, просто хотел выглядеть авторитетнее в их глазах.

- Так а если не врёт Шмулинсон? Вдруг он правда за наших словечко замолвит? У меня вот сестра в младенчестве померла, мать так убивалась…

- Вы, мóлодцы, всё, что еврей говорит, на десять делите, - посоветовала бабка. – Вот когда у него действительно народ по заказу воскресать начнёт – тогда подумаете, а сейчас-то что, один дворник.

- Так это, бабушка… - Тихомиров поскрёб бороду. – Говорят, не один. Вроде как Мирошкин старый ещё. Тот так вообще всего неделю как помер.

Я только отмахнулся от них. Пусть несут свои деньги кому хотят. А Шмулинсона я завтра же в отделение вызову. Тоже мне, посредник нашёлся. Сворачивать надо эту лавочку.

Городские ворота начали медленно открываться, и мы с бабкой протиснулись ближе. Польская процессия впечатляла. Впереди шёл пастор – невысокий, средних лет мужчина в богатом бело-золотом облачении. На груди его красовался массивный золотой крест. За ним следовала группа молодых людей в чёрном, они негромко, но слаженно пели на латыни. А уже за ними, по всей видимости, Казимир Венславский со свитой. Эти были верхом. Я остановил взгляд на всаднике, который, по моему мнению, должен был быть Ларискиным женихом.

На вид ему было лет тридцать пять. Высокий, худой, с хищно загнутым носом и длинными усами, что обрамляли рот. Одет он был неброско и даже немного небрежно, что ли, словно не видел нужды привлекать к себе внимание. Я обратил внимание на одну деталь. Он носил кольца, штуки по четыре на каждой руке, и вначале я заметил просто золотые ободки. Но пан Казимир приветственно поднял руку, и я понял, что это перстни, развёрнутые камнями к ладони. Судя по размерам и блеску этих камней, на них можно было купить небольшое поместье.

Навстречу процессии вышел епископ Никон, троекратно облобызал польского пастора в обе щеки. Затем появился Бодров с сыновьями, кто-то из особо приближённых бояр, красивая девушка вынесла каравай и соль. Пан Казимир спрыгнул с коня, передал поводья кому-то из своих и направился к будущему тестю. Я навострил уши, но безрезультатно: разговор пошёл по-французски. Что интересно, кстати: наш Бодров туп как пробка, его свита немногим лучше, а по-иностранному чешет вообще без усилий, как по-русски. И главное, остальным тоже всё понятно! Пастору, спутникам пана Казимира, нашим боярам. Я почувствовал себя неучем. Ладно бы по-английски, тут я ещё хоть что-то бы понял, но на французском разве что поздороваться смогу.

- Почему Лариски нет? – пробормотал я себе под нос. Яга пожала плечами:

- А на кой она тут? Он её до самой свадьбы не увидит, пока её рядом не поставят. Чего она тут-то забыла?

- В смысле? Подождите, бабуль… а они вообще виделись хоть раз?

- Нет. А зачем? – Яга, в свою очередь, тоже не понимала меня совершенно искренне. Её в этой схеме ничего не смущало.

- Вы хотите мне сказать, что здесь это нормально – не видеться до свадьбы? – шёпотом уточнил я. Впрочем, я мог и не шептать, на нас и так не обращали внимания. Народ интересовали красивые заграничные кони, песня церковных служек на непонятном языке, блеск одеяния священника и несколько гружёных телег, охраняемых вооружёнными всадниками.